Контакт
Шрифт:
Вопрос Пономареву:
– Но почему эти звездные пришельцы заставляют нас обращать на себя внимание столь долго? Почему они не предпринимают никаких других шагов?
– Когда мы говорим о космосе, мы должны помнить об относительности таких понятий, как мало и много, большой и маленький, быстро или медленно. Допускаю, что для некоей иной цивилизации неделя наших тревог - лишь одно мгновение... Мы слишком мало знаем друг друга, чтобы делать какие-либо выводы...
19 августа, вторник. Космодром.
На космодроме ненастная погода. Накрапывает дождь. На стартовой площадке - челночный корабль. Он напоминает обелиск в строительных лесах. В стороне, за откосом
В МИКе идет подготовка очередного корабля. Илья Ильич Зуев, которого не сразу и узнаешь в сером комбинезоне космонавта, стоит под ярко-красными заглушками больших сопел корабля в окружении нескольких инженеров.
– Учтите, второй корабль нам может понадобиться в любую минуту, в любую, понимаете?
– Зуев очень серьезен.
– Даже на несколько часов раньше "любой минуты". Нельзя тянуть с монтажом. Форсируйте все работы, раскалите здесь все докрасна - но форсируйте! Я не на год улетаю... Так и передайте Володе Орлову, чтобы он забыл о прежнем графике. Эти чертовы пришельцы не по нашему графику живут!
– Но мы и так, Илья Ильич, работаем в три смены. Люди с ног валятся...
– Понимаю, прекрасно понимаю. Людей добавим. Я ведь тоже на орбитальную станцию лететь не собирался, думал, уже все, отлетал свое, а вот видишь, лечу: своими плазами поглядеть все надо. Событие-то даже не фантастическое, просто...
– Он ищет слово.
– Ну, чертовщина какая-то! Вот, казалось, готовились, космический язык разрабатывали, конференции проводили по внеземным цивилизациям. А они прилетели - и ни черта понять не можем... Ладно, поехали на командный пункт, а то ребята уже заждались.
Командный пункт космодрома. Задняя стеклянная стена зала отгораживает амфитеатр кресел, сюда же выведены динамики громкой связи, по которым звучат обычные предстартовые команды. Через стекло виден огромный, в полстены, светящийся экран - короче, здесь обычный космический командный пункт, не лучше - не хуже других.
Зуев и космонавты примостились в уголке. Академик упрямо твердит свое:
– ...Мы должны действовать наверняка, но для того, чтобы действовать наверняка, мы мало знаем. Я понимаю ваше нетерпение, желание активных действий, Господи, какой я ни старый человек, я все понимаю, и не надо меня агитировать. Но ни я, ни один человек на Земле ничего определенного вам сейчас не скажет. Поэтому работайте, прошу вас, по старому графику. Не прошу, я требую, чтобы вы работали по старому графику. Что у вас там? "Атлантида"? Вот извольте работать на "Атлантиде". Кстати, эта лазерная антенна, которую мы туда отправили, - вещь совершенно новая и тонкая. Научитесь ее монтировать и работать с ней. Она очень может нам понадобиться... И не бойтесь, о вас не забудут...
– Извините, Илья Ильич, но я вас совершенно отказываюсь понимать, вдруг взрывается Лежава.
– Произошло поистине фантастическое событие, космическое чудо, а вы не хотите даже на день сокращать программу марсианских испытаний! Только что мы провели двое суток в тренажере, имитируя отказ теплоэлементов, при одновременном аварийном выключении всех солнечных батарей. Кому это все надо, когда рядом с нашей планетой висит космическая радиолампа, которая, может быть, предвещает выход человечества в другой мир, другую галактику, другое измерение...
–
– Вы ничего не разузнаете до тех пор, пока не пошлете к излучателю человека, - парирует Леннон.
– Нужно верить в разум и добрую волю тех, кто прислал сюда этот гигантский динамик.
– Ах, "верить в разум"!
– встрепенулся академик.
– Да мы с вами, господа хорошие, на одной планете живем, и друг на друга, как две капли воды, похожи, а с каким трудом "верить в разум" научились, Вспомните... хотя вы молодые, вы не помните. А я помню 72-й год, свою первую поездку в Хьюстон. Так что не будем о других галактиках говорить! Ну, в общем, вот так...
– Голос Зуева стал на минуту официальным и чужим.
– Как член международной Специальной комиссии и как председатель Советско-американского комитета заявляю вам официально: до тех пор, пока хоть некоторая ясность не наступит, ничего в вашей подготовке мы ни менять, ни форсировать не будем. Ни-че-го, - раздельно произнес он.
– А сейчас давайте спускаться вниз, мне уже пора... Да не грустите вы поверьте, у меня чутье, - без вас здесь дело все-таки не обойдется...
– Он хитро подмигнул космонавтам...
На экране телевизора видят космонавты, как поплыла вверх к люку челночного корабля коробочка лифта.
– Зачем он летит?
– спрашивает молчавший до сей поры Стейнберг.
– Он не доверяет своим сотрудникам на орбитальной станции?
– Человек, которому Зуев не доверяет, не смог бы проработать на орбите и одного часа, - спокойно отвечает Седов.
– Но Зуев не пустит "Гагарина" даже до Луны без того, чтобы сам он не проверил каждую кнопку, вне зависимости от того, существуют пришельцы, или не существуют. Зуев - это Зуев. Это невозможно объяснить. У него нет в жизни ничего, кроме "Гагарина", как до этого не было ничего, кроме "Мира", а до "Мира" ничего, кроме "Звезды", а до "Звезды" - "Салюта", а до "Салюта" - "Союза"...
По трансляции разнесся голос:
– Объявляется готовность один час. Повторяю: часовая готовность. Начать эвакуацию старта...
По ракете стекал, клубясь, белый туман кислородных паров.
31 августа, воскресенье. Москва.
Кухня в квартире Александра Матвеевича Седова. Пожалуй, только в воскресенье удается позавтракать всей семье вместе.
– Вера! Как ты сидишь?
– раздраженно говорит отец.
– Где твои ноги? Сядь прямо. Почему мы об этом столько говорим?
Девочка усаживается за столом, исподлобья глядя на сердитого отца. Жена Александра Матвеевича молча наливает ему кофе.
– Что за моду взяли у нас на почте!
– снова язвительно и капризно говорит Седов.
– Девять часов - газет нет!
– А ты радио послушай, - примирительно говорит жена.
– Ну при чем здесь радио?
Девочка тихо сползает с табуретки и уходит.
– Что нужно сказать маме?
– кричит ей вслед отец.
– Спасибо, - тихо доносится из коридора.
– Ну что ты, Саша?
– ласково говорит жена.
– Ну мы тут при чем?
Плохо Седову, муторно, стыдно. Права Вероника, кругом права. И подло это - срывать на них свое нетерпение. Да, действительно, не те уже у тебя нервы, Александр Матвеевич, что раньше. И, может быть, прав Зорин со своей командой, когда не хочет тебя в космос пускать. А то и там вот этак начнешь психовать. Ну ладно, ждать недолго осталось... Сегодня все выяснится...