Контактер
Шрифт:
Он стоял багровый и злой, самый раз было смотаться из этого вертепа, но будто леший приковал к месту.
– Дитя мое.
– Чай подошел к нему и, пошатываясь, взял двумя пальцами за подбородок.
– Я тебя сюда привел, я и турну так, что до луны долетишь, если будешь мучиться кретинскими вопросами. Давай, падла, показывай свое экзотическое умение, иначе раздавлю, как таракана.
Он пятился, а Чай все надвигался и надвигался на него, пока между ними не влезла Мирка.
– Не тронь его. Чай, - сказала она таким мягким тоном, что сердце зашлось: так мог говорить лишь близкий человек.
– У него все еще впереди.
– Брысь, Мирка.
– Чай грубо оттолкнул
– Ну-с, демонстрируй свое искусство.
Он заметался, ища выход, но его со всех сторон обступили красные, потные от водки, жары и танцев парни, из-за спин которых, хихикая, выглядывали растрепанные девицы.
И он решил.
– Нужна вода, - твердо сказал он.
Ему протянули стакан минеральной.
– Нет, надо искупаться.
– Сэр, может, вам сауну?
– расшаркался перед ним носатый толстяк в красной рубахе.
Кто-то сбегал в ванную и притащил ведро воды.
– Ты что, - оттолкнул энтузиаста Чай.
– Дуй на улицу, нечего мне тут паркеты портить.
Двое широкоплечих парняг подхватили Коляна под руки и выволокли во двор, где выли и воду ему на голову. Слегка подрагивая от злости и хлынувшей в тело энергии, он вернулся в дом, осушил бокал вина.
– Кто первый?
– закатывая рукава, угрюмо обвел глазами собравшихся.
– Тю, псих, драться надумал, что ли, - хохотнула зубатая, ярко выкрашенная девица.
– Только пальцем притронусь, - успокоил он, - сразу поймете, в чем дело.
Однако не успел и шевельнуться, как на голову надели ведро и свалили на пол. Завязалась драка, и Чай был в восторге от того, что он разбросал в сторону самых дюжих парней. Те смотрели на него с трусливым недоумением: откуда такая сила у этого сопляка?
Постепенно все утихомирились, вновь включили магнитофон, стали танцевать.
Он сидел в углу, под торшером, потягивая из стакана красное вино, и наблюдал за танцующими, прислушиваясь к себе. Тело слегка ныло от недавнего побоища, руки и ноги подрагивали, еще не полностью стряхнув с себя энергию, так бездарно потраченную на драку. И все более охватывало смятение, не от стычки с парнями, а от того состояния их душ, которое в ту минуту он хорошо ощущал, впитывал в себя и уже не мог разобрать, где его собственные чувства, а где чужие. Все смешалось, переплелось. Еще минуту назад эти ребята, враждебные ему, были сейчас понятны и даже близки. Каждый по той или иной причине прошел мимо большой жизни: одних не поняли и потому не приняли; других обидели, и они затаили зло; некоторые, как и он, искали впечатлений, не сумев найти себя в настоящем деле; кто-то от дремучести, нравственной неразвитости был готов даже на преступление; многих губило дурное пристрастие к спиртному, толкая на необузданные, дурные поступки. И у всех не было спокойствия от сознания ежеминутной опасности.
Он настроился на Мирку и зажмурил глаза: такая сумятица царила в ее душе, такая неразбериха! Боль и досада захлестнули его, судорогой сжали горло. Захотелось разбить окна, впустить в душную комнату свежий морской ветер. Но случилось наоборот: вокруг него плотно сгущалась, обволакивая, окутывая, пропитывая до мозга костей, беда этих ребят, которых так щедро взял под свою опеку Чай.
Тот вечер навсегда отравил этой бедой, вобравшей в себя все, чего жаждала его юная, неокрепшая душа: риск, бурные переживания, ставку на крупный житейский выигрыш. Ему уже не хотелось уходить отсюда, и еще недавно казавшиеся грубоватыми, неприятными, лица присутствующих выглядели теперь своими, давно знакомыми, незащищенными, как и он, от опасности, подстерегающей за порогом. Превозмогая брезгливость еще
– Эй!
– позвал он девушку, что-то сердито говорящую Чаю.
– Иди сюда, Мирка.
– Лучше ты иди к нам, жиганец, - ухмыльнулся Чай.
И он встал, и сел с ними за стол, и пил уже не только вино, но и водку, а потом пел с ними веселые песни, и от того, что это были не блатные, а обыкновенные песни, те, что звучали каждый день по радио, ему было хорошо и спокойно.
А через несколько дней мир раскололся на "мы" и "они". Мы - это он. Мирка, Чай и его друзья. Они - те, кто живут бестревожно, не боясь, что в любую минуту могут оказаться в неволе. Он не стал ни майданщиком, ни домушником. Это Мирка ловко писала бритвочкой карманы и сумочки зевак, он же всегда находил способ честно заработать рубль - на выгрузке вагонов, в порту, на стройке. Но нигде не засиживался больше месяца. Перекати-полем гнало его с одного места на другое, по городам и весям необъятных пространств. В основном задерживался в городах - и для него, и для Мирки здесь всегда находилось дело.
Расплатой за связь с этой девчонкой было все нарастающее чувство отверженности, обособленности от людей. Чтобы оправдать себя, стал вырабатывать собственную философию. Он ли виноват, а не природа, в том, что ему требуется именно такой образ жизни - находиться в постоянном движении, беге, аккумулируя эмоции людей? Поскольку никто не знает, куда девать его энергию, он сам будет искать выход. Пока видит лишь этот: бродить в многолюдных местах, окунать себя в толпу, сливаться с нею и, если нащупает нечто нужное, беззастенчиво впитывать в себя.
До сих пор не поймет, как смог привыкнуть к Миркиному ремеслу. Нечто общее было в их работе, это и связывало.
– Не строй из себя чистоплюя, - говорила она.
– У обоих рыльце в пушку.
Поначалу коробило, что она так запросто причисляет его к своей братии, потом привык. Старался следить за собой: ходил всегда свежевыбритый, в выглаженном костюме. Но со временем опустился, стал неряшливым.
– Зачем тебе много денег?
– спрашивал у Мирки.
– Я могу заработать на двоих.
Она недоверчиво, презрительно оглядывала его с ног до головы:
– Как это зачем? Думаешь, всю жизнь буду "писать мойкой"? Когда-нибудь выйду замуж, нарожаю детей, куплю трехкомнатную кооперативную. На все это нужны "бабки". А ты? Неужели все время хочешь так вот "работать"?
Наивная, она не знала, что грязь души не так легко отмывается, как грязь тела.
Он же пока не задумывался, что будет дальше. Было интересно: новые города, новые люди, впечатления. Правда, раздражало, когда Мирка таскала его по блатхатам, перепродавая краденое. Все чаще с грустью поглядывал на идущих по улицам девчонок с ясными лицами, предчувствуя, что не кто-нибудь, а именно Мирка заложит его и будет одной из причин его первой судимости.
– Эй, уже чай готов!
В дверь ванной постучали.
Выходит, крепко задумался. А тело по-прежнему обновлено, мозг открыт навстречу любому чувству другого. Плохо: энергия не снята. Или, чего доброго, еще более подзарядился? Если бы не срывался в запой и не попадал за решетку, можно было бы давно научиться регулировать свою способность.
Он недовольно вздохнул, вышел из-под душа и стал одеваться.
– А я уже подумала, не случилось ли чего, - сказала Стеклова, когда он прошел на кухню. Подвинула ему стул, поставила перед ним тарелку со вчерашней котлетой, чашку чаю.