Континент

Бушков Александр Александрович

Алена полулежала, откинувшись на спинку дивана, короткий слабо светящийся халатик не закрывал круглые колени, сигаретка дымилась в опущенной руке, а Гай все еще не знал, с какой стороны подступиться.

– Ты знаешь, а Белая Мышь в нашем лифте поселилась, - сказала Алена, не оборачиваясь к нему.
– Снова факты собирает.

– Да?

– Ага.

– Ох, придавлю я ее под горячую руку...

И снова молчание.

– Гай, больно не будет?
– спросила Алена.

– Не будет, - сказал Гай.

– Ты знаешь, меня в шестнадцать

лет едва не сделали женщиной, - сказала Алена.
– Раздевать уже принялся, дурак этакий, а мне вдруг скучно стало, я его и прогнала.

– Меня ты, случайно, прогнать не собираешься?

– Да нет...

– Тогда?

– Ох, дай ты девушке с духом собраться... Гай, а крови много будет?

– Мало, - сказал Гай.
– Иди сюда.

– Иди сам. Должна же у меня быть девичья гордость, как ты думаешь?

– Сам так сам, - сказал Гай.
– Я человек не гордый.

– Как ты считаешь - может, мне посопротивляться для приличия? Будешь потом говорить, что сразу поддалась...

– Глупости, - сказал Гай, осторожно опуская ее на диван.
– Нам нужны гордые девушки, но не стоит делать из девичьей гордости культа. И вообще, я всегда считал, что девичья гордость - в умении непринужденно отдаться.

– Это и есть хваленое мужское превосходство?

– Просто-напросто цинизм, - сказал Гай.
– Здоровый такой цинизм. В разумных пределах.

– А как его увязать с нежностью?

– А никак не нужно его увязывать. Одно другому вряд ли мешает.

– Думаешь?

– Ага.

Целоваться она в самом деле не умела, но пыталась на ходу наверстывать упущенное, и это было даже интересно. Пуговицы от халатика покатились куда-то под диван, под халатиком не оказалось ничего, кроме Алены, а Алена была горячая, но, хотя и дышала возбужденно, и кусала его губы, продолжала упорно сжимать колени, подставляя зацелованные груди, и прошла, казалось, целая вечность, прежде чем ее ножки расслабленно раздвинулись, открывая самое укромное девичье местечко, тут же ставшее женским, но не менее укромным - по нашим дремучим рассейским представлениям, избежавшим западной сексуальной революции во всем ее примитиве, скопированном с какого-нибудь зачуханного суслика.

Для первого раза она выдержала удивительно долго, что само по себе было большим достоинством.

– А вообще-то это изрядное идиотство, - заявила разгоряченная Алена, не успев как следует отдышаться.
– Сплошные судороги. И все время кажется, будто тебя вскрывают, как консервную банку.

– Тебе не понравилось?

– Понравиться понравилось, - задумчиво резюмировала Алена.
– В этом что-то есть. Своя прелесть, и так далее. Только мне непонятно, за что эту возню называют любовью. Нет-нет, дай передохнуть, всю меня искусал... Форменный садизм, соски так и горят. Нет, семантика здесь явно подгуляла. Тебя кусают, мучают на все лады, и это называется любовью. Ну хоть нежность-то ты ко мне по крайней мере испытываешь?

– Испытываю.

– Врешь?

– Ни капельки. Испытываю, честное слово.

– А я тебе еще нужна?

–

Что за вопрос! Конечно. Ночь только началась.

– Ничего себе!
– возмутилась Алена.
– Хочешь сказать, что собираешься до утра меня мучить?

– А иначе зачем огород городить?

– Ой... сама кусаться начну.

– А я тебя и будить не буду, если уснешь. Так даже интереснее.

– Вот это я попала так попала...
– пожаловалась Алена.
– Веселенькая перспектива... Одно утешение - все это довольно приятно. Нет, Гай, ну что ты в самом деле, потерпи немножко, никуда я не денусь.

– Как знать, - сказал Гай.
– Тут у вас ни в чем нельзя быть уверенным.

– Даже в том, что ты меня только что брал?

– Слава богу, хоть в этом-то я уверен...

– Вот и лежи спокойно и не подкрадывайся.

– Пытаюсь изо всех сил. Не получается.

– Держи себя в руках.

– В руках я предпочитаю держать тебя.

– Если бы только в руках... Ну не надо, я устала.

– Надо, - сказал Гай.
– Знаешь сказку про Красную Шапочку? Почему у тебя такие маленькие груди?

– Чтобы было удобнее накрывать их ладонями.

– Почему у тебя такие нежные губы?

– Искусал...

– Почему ты такая горячая?

– И он еще спрашивает?

– Почему...

Алена застонала, но как-то неубедительно.

6. УТРО С МЫШЬЮ

Пробуждение не принесло никаких неприятных неожиданностей и обошлось без пугающих метаморфоз и коварных превращений. Комната была прежняя, и Алена, теперь уже женщина, была прежняя Алена. Как он и обещал, она проснулась, когда сопротивляться было уже поздно, да и вряд ли у нее появилось такое желание, очень уж увлеченно она повторяла вчерашние уроки и вдобавок делал все, чтобы это не оказалось скучной зубрежкой и не ограничилось безынициативной покорностью.

– Негодяй, - сказала Алена, когда схлынуло утреннее безумие.
– Чего ты ухмыляешься? Соблазнил невинную девушку и лыбится...

– Ты уходишь со мной?

– Тяжело...
– сказал Алена.
– Гай, я люблю тебя, но что я буду делать там, в этой вашей фантасмагории? Ты уверен, что я смогу там жить?

– Уверен, - сказал Гай.
– Ты привыкнешь. Тебе понравится.

– Но Реальный Мир - это так скучно. Никто ни во что не превращается, фантастике находится место только в книгах, вещи - мертвые куски металла и дерева, а люди - скучнее...

– Ну не скажи, - сказал Гай.
– На самом деле мы гораздо интереснее, чем тебе кажется. Один папа Лева чего стоит - уписаться можно...

– Ох, Гай...

– Так ты идешь?

– Иду, Гай.
– Алена смотрела на него с милой печалью.
– Такая уж наша судьба - повиноваться, если любишь...

После этих слов нельзя было не поцеловать ее, но в дверь постучали громко и требовательно. Натянув джинсы, Гай подошел к двери, открыл ее и никого не увидел. Недоумевающе взглянул вправо-влево и не сразу заметил под ногами Белую Мышь - в золотом пенсне, с бумагами под мышкой.