Конторщица 3

Фонд А.

— Да ты ещё учить тут меня будешь! — опять заорала она, вспыхнув.

— В моём доме я буду поступать так, как считаю нужным! — парировала я. — И, если ты не можешь себя адекватно вести — значит буду учить!

За столом одобрительно крякнул Будяк.

— И в больницу, где Лида полгода при смерти лежала, почему-то никто из родни ни разу не приехал, — внезапно подала голос ранее молчавшая Римма Марковна, которая весь этот разговор сидела с прямой, как струна, спиной.

— Ладно, Лариска, поехали отседова, — решил, наконец, показать кто в доме хозяин Витёк,

торопливо закидывая очередной фужер водки в рот, — ты же видишь, как Лидка себя ведёт. Городская стала! Скурвилась окончательно.

— Погоди! — ледяным тоном остановила мужа Лариска, — мы ещё не закончили!

«Ну вот, сейчас по второму кругу всё пойдёт», — разочарованно подумала я. Витьку решила не отвечать, брезгливо.

— Так ты едешь к матери картошку полоть? — язвительным тоном осведомилась она, — мы тебе даже карету к дверям подали, барыня ты наша!

— Москвич! — гордо подал голос изрядно прикосевший Толян (они с Витьком выпили вдвоём почти бутылку водки, причём почти не закусывая).

— Нет, не поеду, — покачала головой я. — Если матери нужна картошка — я куплю ей мешок или два, сколько надо. Могу грузовик купить, если она столько съест. А пахать на всех этих плантациях ради повышения твоего благосостояния, Лариса, — это не ко мне. Не же-ла-ю!

Лариска и Витёк вытаращились на меня, словно юный альпинист на укусившую его глэтчерную блоху на леднике высоко в горах.

А мне было безразлично.

— Ещё шампанского, Лидия? — восхищённо спросил Будяк, наблюдавший всю эту возню с огромным интересом. Остальные гости хранили молчание и старались особо не отсвечивать.

— А давай! — согласилась я, судорожно размышляя, как бы выпроводить незваных гостей вон без особого членовредительства.

Кстати, как-то совершенно незаметно мы с Петром Ивановичем перешли на «ты». И это меня не то, чтобы сильно напрягало, но заставляло нервничать. Вот не люблю, когда ситуация выскальзывает из моих рук. А тут она явно вышла из-под контроля, причём так, что я и не заметила, когда всё это произошло.

Будяк, придерживая зажатый в моей руке бокал так, чтобы его пальцы касались моих, начал медленно наливать шампанское. Я аж смутилась. Лариска, заметив этот безмолвный монолог, брезгливо скривилась.

К ней подошёл Витёк и что-то прошептал на ухо. Лариска кивнула и сказала мне:

— Лида, а ну пошли-ка отойдём на минутку. Поговорить надо. По секрету.

Я взглянула на Будяка. Тот отрицательно покачал головой, мол, не вздумай.

— Пошли, Толян. Загостились мы тут, — мрачно сказал Витёк другану.

Толян встал и, пошатываясь, побрёл к калитке. К груди он нежно прижимал кусок пирога с ежевикой, от которого на его светлой рубашке расплывалось огромное пурпурное пятно. При этом Толяна ощутимо качало. Поэтому он шел крайне аккуратно, ступая, словно балерина. Например, тень от уличного фонаря он тщательно обошел по большой дуге, стараясь не наступить на саму тень. В одном месте тень была узкой и не прерывалась. Толян постоял секунду, что-то себе надумал и, высоко поднимая ноги, как журавль, осторожно переступил и пошел, пошатываясь,

дальше.

— Ужас! И как он машину поведёт в таком состоянии? — ахнула Зинаида Ксенофонтовна.

— Да он же постоянно в таком состоянии, — насмешливо хмыкнул Рогов. — Ему так привычнее.

Я бросила взгляд на соседей. Они по-разному воспринимали всю эту ситуацию. Одна лишь Нора Георгиевна сидела и молча, с видом английской королевы, вкушала ажурное мясо, отрезая его маленькими кусочками.

Заметив мой взгляд, он отпила глоточек шампанского и печальным голосом произнесла:

— Мда-с, невыносимо грустно всё это. Глядя на таких вот родственничков, хочется воткнуть им в жопу по кусту сирени и станцевать ригодон.

Я на секунду ж зависла от изумления, потом расхохоталась — и все мои тревоги разом отступили.

И тут от калитки донесся возмущённый голос сестры:

— Лидия! Ты где там копаешься? Я же жду!

Я мимоходом взглянула на Будяка. Он внимательно смотрел на меня. Я пожала плечами:

— Надо идти. Иначе она никогда не отстанет.

— Я тоже, пожалуй, пойду схожу, — заявил Будяк и встал из-за стола. — Одна ты туда не пойдешь.

— Пётр Иванович, — вдруг подала голос Нора Георгиевна, — как лингвист лингвисту на ваш вчерашний вопрос отвечаю — более дикое, чем «да нет» — это «да нет, наверное».

Будяк громко захохотал и подмигнул ей. Он поручил Рогову продолжать вести застолье, а сам вышел со мной за калитку. Там уже стояли Лариска с Витьком. Толян сидел в машине и, кажется, спал.

— У нас тут дела семейные! — окрысилась на Будяка Лариска. — Тебя не звали!

— А я её муж, — не моргнув глазом, соврал Будяк. — Почти муж. Ну пока ещё не официально, но заявление мы к концу месяца подадим. Так что не стесняйся, будущая сестричка, говори. А я послушаю.

Лариска скрипнула зубами и многозначительно взглянула на Витька. Тот мрачно сказал:

— Пошли лучше выпьем, Пётр. Пусть тут бабы о своём, о бабском потрындят.

— Пожалуй, воздержусь, — отрицательно покачал головой Будяк. — И тебе советую. А у Лидочки от меня секретов нет. Пойми, Витёк, не терплю я в своей семье никаких секретов. Бабе же только волю дай — враз на пустом месте тайны всякие разводить начнёт. Потом и не разберёшься, что к чему!

— Да! Бабы они такие… — моментально завёлся Витёк, но сник под злым взглядом Лариски.

— Так, Петруха, пошли прогуляемся, — опять прицепился Витёк. — Покажи мне, где нужник у вас.

— Вон там, — показал рукой в открытую калитку Будяк. — За угол как зайдёшь, там будочка, синей краской выкрашенная. Не потеряешься.

Витёк ещё порывался что-то сообщить, но Будяк перебил:

— Иди давай, а то не донесёшь!

Витьку ничего не оставалось, как уйти. Лариска фыркнула и с вызовом глянула на Будяка:

— Я при тебе говорить не буду!

— Как хочешь, — равнодушно пожал плечами Будяк и повернулся ко мне, — так, Лида, прощайся с сестрой и иди к гостям. Я сейчас родню твою провожу и тоже вернусь. И кофту в доме возьми накинь. Ночь-то прохладная. Ещё простудишься.