Конторщица 4
Шрифт:
— Понятия не имею, — изобразила дурочку я, — возможно, товарищ Барабаш видел текст этого эссе, когда вызывал меня в прошлый раз?
— Но секретарь товарища Барабаша утверждает, что вы сами позвонили ей с просьбой назначить вам встречу.
— Было такое, — кивнула я, — просто в тот, ещё самый прошлый раз, я растерялась и отказалась ехать с товарищами в баню. Причём отказалась, не очень подбирая выражения. А потом я подумала, посмотрела, как у меня на работе всё сложно стало, и решила, что я таки была неправа и очень нуждаюсь в опыте руководящих товарищей. Поэтому я позвонила
— Понятно, — хмыкнул первый, прервав мои излияния. — Можете быть свободны… пока свободны.
— А это можно? — я протянула руку к лежащим на столе листам.
— А это останется у нас, — отодвинул от меня мятые бумаги второй. — Всего доброго.
Я не сильно была солидарна с невзрачными мужчинами, но оставаться в кабинете тоже не стала, и сразу вышла в приёмную, не прощаясь.
Репетун тенью выскользнула за мной.
В приёмной сидела перепуганная секретарша и мелко тряслась.
— Ну что там? — сделала большие глаза она.
— Ой, — страшным голосом ответила ей я и вышла из приёмной.
Ласковый ветерок дул в лицо, принося запахи города: травы, деревьев, отработанного машинного масла, чьих-то духов и гречневого супа из соседней столовой. По сравнению с ужасами кабинета, здесь было, как на другой планете. Беззаботно смеялись дети, обстоятельно беседовали две чинные старушки, продавщица кваса, в белом халате и колпаке, что-то сердито отвечала тощему дедку с бидончиком.
Все как обычно. Но я пережила такой стресс, что мне эти простые звуки и запахи сейчас были как целебный бальзам. Сейчас они меня отпустили, но я кожей ощущала, как всё шито белыми нитками и это далеко ещё не конец.
— На работу можете не идти сегодня, Татьяна Петровна, — тихо сказала я Репетун.
— Угу, — кивнула задумчиво та.
— Я хочу извиниться перед вами, — вздохнула я, — никто же не знал, что так выйдет. Втянула вас во всё это.
— Хорошо, что все пока обошлось, — прошелестела Репетун.
Она была всё ещё бледная, но держалась молодцом.
— Я бы сейчас выпила коньяка, — вдруг сказала она, — руки до сих пор дрожат.
— А вы знаете, я тоже, — прислушалась к своим ощущениям я, — а давайте так и сделаем? Возьмем бутылочку чего-то покрепче и посидим? Только мне коньяка не хочется, а вот от бокала красного сухого вина я бы не отказалась.
— Замечательно, — поддержала мою инициативу Репетун. — А давайте! Мы такое пережили, что нужно сейчас маленечко расслабиться. Только где мы посидим? У меня нельзя, мама дома, а в ресторанах сейчас проверяют.
Я задумалась. Вспомнила, что в эти времена по злачным местам и магазинам ходил народный контроль и проверял, чтобы трудящиеся работали, а не развлекались.
— Можно у меня, — после секундного раздумья сказала я, — Дома у меня Римма Марковна, так что туда не пойдем, а вот в ее комнату, в коммуналке, сходить можно. Там конечно не бог весть какие апартаменты, но посидеть тихо вполне получится. Если, конечно же, вас не будут смущать беспокойные соседи.
— Меня не будут, — усмехнулась Репетун, — я в заводской женской общаге
— Вот и ладненько, — удовлетворённо усмехнулась я, — только давайте на закуску что-то такое возьмём, чтобы не готовить. А то у меня соседи такие, что врагу не пожелаешь. Как пристанут, то всё настроение испортят.
— Тогда предлагаю заскочить на рынок, — предложила Репетун, — там ещё не все разошлись.
Хорошо, что городской рынок был недалеко, да и я была за рулём машины, поэтому мы туда доехали быстро. В это время рынок еще не был сердцем торговли каждого населённого пункта, здесь продавцов гоняли, но крестьяне из окружающих деревень понемногу продавали плоды своей сельскохозяйственной деятельности, причём по довольно умеренным ценам. В основном здесь всё оккупировали бабушки. Поэтому очень быстро мы накупили хрустящих малосольных, в укропе и смородиновом листе, огурчиков, свежих помидор и зелени, взяли небольшой кусочек копченного сала и кольцо домашней колбасы, которая издавала умопомрачительно-чесночный аромат, прихватили ноздреватого домашнего хлеба и четвертинку от круга козьего сыра.
— Вот и замечательно, — радовалась Репутун, — накладывая продукты в сумку.
Мы зашли в вино-водочной магазин, здесь у Репетун была знакомая, которая без очереди продала нам из-под прилавка бутылку «Букета Молдавии».
— Зайду в среду, — многозначительно кивнула ей Репетун.
— Мне блёстки нужны или перламутровые тени, — сообщила плотненькая толстопопая продавщица.
— Хорошо, — пообещала Репетун, цапнула бутылку, и мы поехали в переулок Механизаторов.
Коммуналка встретила нас неожиданной тишиной, что было столь нехарактерно для этой квартиры, что я аж удивилась.
— Здесь осторожнее, — посоветовала я Репетун, лавируя между рухлядью в прихожей.
— Ага, вижу, — хихикнула та, — у нас в общаге точно такая же история была.
— Сюда, — я вставила ключ в замок и открыла дверь, — проходи давай.
Мы, в четыре руки быстренько накрыли стол, порезали колбасу, сало, сыр и овощи, (я сбегала помыть на кухню, и никто меня не засёк, это было хорошо, не пришлось ничего никому объяснять).
— Ну, за то, что всё хорошо закончилось, — я разлила вино по чайным чашкам (бокалов у Риммы Марковны не было) и мы чокнулись.
— За свободу! — усмехнулась Репетун, — хотя я не думаю, что нас окончательно отпустили.
— Будем надеяться, — сказала я и разлила по новой.
— А что у тебя за записи были, я и не поняла? — спросила Репетун, макнув пучок укропа в соль. — Это то, что я думаю?
— Ну… — протянула я, не зная, как реагировать: общее застолье и пережитое приключение располагало к откровенности, но мой опыт претил доверять людям.
— Да не отвечай, я поняла, — махнула рукой Репетун, — и я вот что скажу — какой же дурак этот Барабаш. Нет бы ему ухватиться за это и выжать максимум. А так мало того, что будет продолжать на вторых ролях у Плечевого быть, так теперь тот его подозревать станет.