Конторщица 4

Фонд А.

— Почему? — заинтересовалась я.

— Гниловатый он. Опасно с ним заходить.

— Поняла. Но я не об Альберте Давыдовиче сейчас речь веду…

— Неужели Иван Аркадьевич возвращается? Ноу него же есть Алла Чайкина!

— Тоже мимо, — загадочно улыбнулась я, — есть у меня на примете человек. Он заместитель одного очень-очень высокопоставленного товарища. А нужно, чтобы он сам стал на место этого товарища. А для этого ему нужен опытный помощник и советчик. Такой, как вы.

— Но я…

— Татьяна Петровна, —

строго сказала я, — я обратилась к вам к первой. Потому что вижу ваш потенциал. Но если вас всё устраивает, то я возьму ту же Чайкину. Уверена, она свой шанс не упустит.

— Нет, нет, что вы! — забеспокоилась Репетун, — я согласна! Я уже на всё согласна, лишь бы не видеть Лактюшкину и Жердий. Мне порой их убить хочется.

— Верю, — улыбнулась я и добавила, — тогда на завтра будьте готовы. И оденьте тот ваш серый костюм.

Репетун ответила восторженной улыбкой.

Вот и ладненько.

Я шла домой (решила пешком прогуляться) и размышляла. Сегодня я всё сделала правильно. Моё расчёт с Барабашом вполне оправдался. Я ещё тогда, после собрания, когда они звали меня с собой в баню, обратила внимание, как ему некомфортно играть вторую роль. В их компании Плечевой был бигбосс, власть и деньги, а Каримов — эдакий заводила-красавчик. Плюгавенькому Барабашу же оставалась лишь роль статиста. Или, как говорят в моём мире — роль «некрасивой подружки». И его это здорово напрягало. То, что этот товарищ крайне амбициозный, я поняла с первого взгляда. А дальше — дело техники: ошеломить, дать надежду, резко забрать эту надежду обратно, заинтересовать, наобещать, и всё — клиент дозрел.

С Репетун было ещё проще — перезрелая молодящаяся экс-фаворитка будет всегда чувствовать себя некомфортно в любой рабочей среде. Одни только косые взгляды чего стоят. И все эти её попытки задобрить народ импортной косметикой дают лишь обратный эффект и вызывают зависть. Уверена, на местные стихийные корпоративы её не приглашают. А я ей посулила новую жизнь. Такую же, как была прежде. Конечно же она сразу повелась. Уверена, сегодня всю ночь она не будет спать, чтобы максимально подготовиться.

А мне удобно иметь не только благодарного и обязанного мне председателя облпрофсоюза, но и такую же верную секретаршу этого председателя. Ну так, чтобы подстраховаться.

Дома меня поджидала взволнованная Римма Марковна, в бигудях, и все мои мысли о предстоящей хитрой многоходовке пришлось отодвинуть на задний план.

— Лида! — всплеснула руками она, — Ну, где ты ходишь?! У нас ужин у Шнайдеров через час, а ты еще не готова!

— Римма Марковна, — вздохнула я, — сколько того дела? Мне платье переодеть — хватит и пяти минут.

— Лидия! А локоны сделать?

— Давайте обойдемся без локонов, — скривилась я. — Ваших буклей хватит на нас двоих.

— Эх, Лида, — сокрушенно вздохнула Римма Марковна,

но, зная мой характер, решила не спорить (хотя от шпильки не удержалась), — А вот во времена моей молодости, девицы, собираясь к кавалерам на свидание, обязательно крутили локоны…

— Римма Марковна, ну посмотрите на меня! Какая я вам девица? Да и замуж уже пару раз сходить успела.

— Вот то-то и оно…

— А где Светка? — решила перевести тему я.

— Я её Роговым отвела, они как раз Галю привезли — завтра хотят к логопеду сводить её. Как раз и за Светкой сегодня приглянут.

Я вздохнула. Вечер обещал быть длинным и скучным.

У Шнайдеров собралось довольно много гостей. И почти все были с дочерями или племянницами самого разного возраста — от совсем ещё юной девятнадцатилетней Надюши, до степенной Клавдии Станиславовны, которая на вид разменяла уже как минимум полтинник. И таких вот «претенденток» вместе со мной было восемь. И все они жеманились, томно поправляли локоны и пытались быть остроумными.

В квартире хозяев витали умопомрачительные запахи оливье, котлет, холодца и шпрот. Стол был уставлен хрусталём и фарфоровой посудой. Поужинать я не успела (Римма Марковна всё время была недовольна моими нарядами, пришлось почти все перемерять) и в результате, я рассердилась, схватила первое попавшееся, но все равно мы чуть не опоздали на ужин.

Хозяйка, Лилиана Михайловна, носилась промеж гостей и хлопотала. Её супруг, Борис Зиновьевич, важно раздувался от ощущения собственной значительности и без конца рассказывал глупые баянистые анекдоты. Гости вежливо смеялись в нужных местах и нетерпеливо поглядывали на входную дверь в ожидании знаменитого столичного сына.

— А где же ваш сыночек? — медоточиво спросила Рая, разведённая соседка из подъезда напротив, нервно поправляя на гофрированном воротнике крупную брошь из чешского стекла.

— Да он за хлебом пошёл, — извиняющимся тоном объясняла Лилиана Михайловна. — У нас чёрного нету, а он же белый не ест. Велимир очень следит за своим питанием.

— Это правильно, — с важным видом сообщила Клавдия Станиславовна. — Я вот тоже слежу за своим питанием. После шести пью только кефир. От него живот не пучит.

Юная Наденька хихикнула.

— Зря вы, Наденька, смеётесь, — недовольно заметила Клавдия Станиславовна. — Вам бы послушать, что старшие говорят.

— У меня живот не пучит, — прыснула в кулачок Наденька.

— Дак вам не кефир надо, — вздохнула Клавдия Станиславовна. — Вам капусту нужно кушать. Кислую. И побольше.

— Зачем капусту? — земляничные губки Наденьки сложились в удивлённую букву «О».

— От неё грудь подрастает, — вернула шпильку Клавдия Станиславовна и под ухмылки гостей бросила покрасневшую конкурентки и, покачивая необъятной грудью, направилась в комнату выбирать пластинки.