Контра
Шрифт:
– Камиль?
– Папа!
Только сейчас Андрей сообразил, что и в его руке зажата детская ладошка. Глянул вниз, на светлый хохолок на Димкиной макушке. Папа. Как Андрею хотелось, чтобы этот мальчик называл так его – но Димка тянулся к высокой фигуре за крестом.
– Приидет искупитель, – бормотал батюшка, поклакивали его зубные протезы, поблескивал высокий лоб с залысинами.
– Георгий Петрович?
– Искупитель приидет, и кровью своею нас всех причастит, и живых и умерших. И распахнутся врата…
Андрей знал, что спит, и сон этот ему не
– Прошу.
Батюшка сделал рукой приглашающий жест, и Андрей почувствовал, как ноги сами несут его к алтарю и кресту.
– И молоточек-то, молоточек не забудьте.
– Папа?
Маленький Димка недоуменно смотрел, как его отец подхватывает под мышки второго мальчишку. Бледное личико Камиля было состредоточенным. Он и не подумал вырываться, когда Митька приложил его левую, сухую ручку к кресту и нанес первый удар. На пол закапало.
– Кровью своей… А что же вы, Андрей Дмитриевыч, что же вы? Ваша очередь.
Непонятно как в руке у Андрея оказался молоток – возможно, его успел втиснуть в ладонь назойливый батюшка. Димка смотрел снизу недоуменно и обиженно.
– Что же вы. Раньше сядем – раньше слезем, как говорили латиняне. Один гвоздик в одну ручку, другой гвоздик в другую. Потом за поперечину возьметесь с братцем вашим, он с той стороны, вы с этой, поднатужитесь – оно и завертится. А так никак. Присохло. Без смазки-то, без кровушки, не раскрутите. Монетка, монетка…
Кровь маленького ыырка стекала к подножию креста темной струйкой. Митька выжидающе смотрел единственным взглядом, и суетился священник, и тянулся к отцу Димка. Андрей поднял молоток. Размахнулся и что было силы опустил его на поперечину креста, там, где она сходилась с основанием. Взметнулась вековая пыль. От грохота заложило уши. Стены церквушки дрогнули, зарябили, и по болоту прокатилось…
…задохнувшись, Андрей откинул с лица плащ-палатку. Вокруг ревело так, что, казалось, рушатся горы – но это всего лишь началась бомбардировка.
8
Долина кипела. Андрей отобрал полевой бинокль у лейтенанта, блюющего за грудой мешков с песком. Зачем нужны мешки, Андрей не понимал, пока одна из бомб не разорвалась в скалах внизу, и НП не окатило каменным крошевом.
– Могли бы зэков каких-нибудь нагнать, – прохрипел рядом немолодой майор.
И выматерился. Из-под его фуражки, с седоватых волос ручейками стекал пот.
– Зэки давно бы уже разбежались. Выковыривай их потом отсюда.
Голос у полковника был спокойный, но странным образом перекрывал царящий в долине ад. Андрей мельком взглянул на него и понял, что Разинцев уже все для себя решил. Откроется Граница, не откроется – вернется к себе домой, нальет коньяку и застрелится. Шрамовник навел бинокль на бывший пехотный лагерь. На месте палаток и вчерашних костров висело облако пыли. Что-то горело, хотя, казалось, гореть было уже нечему. Обильно сдобренный кровью камень потрескался, обуглились невысокие деревца, и несло
– Ну вот, кажется, и все, – так же ровно сказал полковник. – Ждем.
– Чего ждем? – истерически взвизгнул майор. – Ты что, не видишь? Этих перебили, сейчас за нас возьмутся. Думаешь, им нужны свидетели?
Словно в подтверждение, неподалеку грохнуло. С обрыва посыпались камешки. Майор вскочил и кинулся было бежать, но полковник ухватил его за шиворот и швырнул обратно на землю.
– Сиди.
Майор тихонько заныл. Полковник повел головой, будто воротник натирал ему шею, и повторил:
– Всем сидеть. Ждем, наблюдаем за Границей.
Долго ждать не пришлось. Андрей увидел в бинокль, как над медленно оседающей пылью зарябил воздух. Это напоминало мираж, висящий над шоссейными дорогами в особо жаркие дни. То же мельтешение на грани видимости, и черный асфальт превращается в озерную гладь. Казалось, по предгорьям разливается прорвавшая плотину вода. Не темными кляксами, как на снимках со спутника – живой волной текла по земле чернота.
Рядом охнул лейтенант. Откашлялся, но голос его все равно пустил петуха:
– Скалы… это удержат?
Андрей пожал плечами. Камень держал Границу лучше, чем земля. У плеча завозился Печник. Привстал, вытянул тощую шею и уставился на сжирающее долину черное озеро.
– Не удержат. Надо уходить.
– Без паники. Никто никуда не уйдет.
В глазах полковника бегали сумасшедшие огоньки. Печник поднялся, и, отряхнув колени, полез на груду мешков.
– Назад!
Андрей перехватил руку полковника и вырвал пистолет.
– Ах ты су…
– А-а!
Лейтенант что было силы боднул Разинцева головой в живот. Тот выдохнул и тяжело осел. Майор, не переставая скулить, поднялся на четвереньки.
– Тикать надо. Тика-ать.
Андрей понял, что у него в руке зажат пистолет полковника, и что все смотрят на него.
– Испытание прошло неудачно.
Он откашлялся, чувствуя, что еще немного – и заголосит, как мальчишка-лейтенант.
– Надо эвакуировать лагерь. И быстро. Майор, распорядитесь.
Седоватый вскочил и рванул вверх по склону, крича на бегу. Андрей продолжил:
– Лейтенант, ведите командующего. Грузитесь в вертолет.
Суворов попробовал поднять полковника. Тот мешком осел на землю. Лейтенант беспомощно оглянулся.
– Он не идет.
– Печник, помогайте.
Андрей, крякнув, вздернул Разинцева на ноги и потащил к лагерю. Голова у полковника моталась, как у дохлой птицы. Он что-то бормотал, но у шрамовника не было желания прислушиваться. С другого боку пристроился Печник, и стало полегче.
Едва они дошли до первого ряда палаток, их чуть не сшибли с ног. Метались солдаты. Гудя, в небо ушел переполненный вертолет. У второго стояла давка – летчика выкинули из кабины, и он кричал пронзительно и жалобно, извиваясь под ногами дерущихся. Печник, осевший под грузным Разинцевым, прохрипел: