Контроль [новая редакция]
Шрифт:
Сидит Настя одна. Где день, где ночь? Глаза красные. Иногда стукнут в дверь: обед. Хорошие обеды приносят. Но такие же и уносят. Нетронутые.
Редко Холованов заглядывает:
— Что, Царевна-Несмеяна, вычислила?
— Ничего не вычислила.
— Пошла бы пробежалась…
— Еще набегаемся, Дракон. Помяни мое слово: набегаемся.
— Пошла бы в бане выпарилась… Легче будет.
— Еще напаримся, Дракон. Еще напаримся.
Месяц прошел. Два прошло. Осунулась затворница. Побледнела лицом.
Непонятны разговоры чекистов. Вернее, понятны, но
Потому надо вникать. Надо собирать кусочки информации и сводить в систему. Все взаимосвязано. Только эти связи не всегда понятны. Вот все и надо связать. И это труд. Работает Настя так, что подташнивает слегка от недосыпа, работает так, что круги зеленые в глазах. Работает так, что круги черные под глазами. Возможности человеческого мозга катастрофически недооцениваются. Листает Настя папки, читает, запоминает, сама себе удивляется: это же нужно столько запомнить!
— Нет, — говорит Холованов. — Так дело не пойдет. Не пойдет. Полетишь со мной. Я тебя насильно от умственной работы отрывать буду. Приказ: одевайся в меха, летим в Хабаровск.
Далеко до Хабаровска лететь. Посадка в Куйбышеве, заправка. Посадка в Новосибирске, заправка, ночевка. Потом Иркутск. Только — потом Хабаровск.
Маршрут дальше проложен — до Владивостока. В этом смысл особый. А пока самолет летит. В кабине — Холованов, радист и бортмеханик. А в салоне Настя одна — спецкурьер.
Укуталась Настя в полярные меха, пригрелась. Шевелиться не хочется. Двигатели рядом ревут, раскалились. По крыльям иней, а двигатели от жира в дрожащем мареве и хвосты из них огненные. Сколько энергии тратится на охлаждение двигателей! А ведь дойдут когда-то люди и до того, что часть тепла двигателей будут отводить в кабину и греть ее, и тогда пассажиры будут летать не в унтах, не в полярных куртках, не в волчьем меху, а просто в пальто или даже в плащах.
Вторая посадка в Новосибирске.
Военный аэродром в лесу. Отвел Холованов самолет на дальнюю стоянку. Для таких самолетов особое место за тремя рядами колючей проволоки. Подтянул тягач цистерну заправочную. Навалились инженеры и техники с отвертками на двигатели. Грозный караул принял «Сталинский маршрут» под охрану. Подрулила машина. «Эмочка». Это за бортмехаником и радистом. Их место в командирской гостинице. Это не просто члены экипажа, а члены экипажа сталинского самолета: в гостиницу для полковников.
А для Холованова (личный сталинский пилот) и для Насти (спецкурьер ЦК) — другая машина и другая гостиница. Правительственная.
Это в другой стороне. В лесу, за колючей проволокой, за зеленым забором. Около того же аэродрома, только в ином мире.
Поднимается страна, строит заводы-гиганты, — например, самый мощный авиационный завод в мире, а вокруг завода строится город Комсомольск. Строит страна своими силами, живет в землянках и бараках, но американских инженеров надо размещать так, чтобы не было стыдно за страну Советов. И потому в живописном лесу у будущего Комсомольска за колючей проволокой и зеленым забором строится американский городок. Строится по американским проектам, с использованием американской техники и американских строительных материалов.
И охрана вокруг.
Еще пример. В Магнитогорске строится сверхмощный металлургический комбинат. Нужна броневая сталь. Неподалеку в уральском лесу за зеленым забором — городок для американских инженеров.
Строит страна Челябинский танковый завод — и опять американский городок неподалеку возводится.
И так по всей стране. Для руководителей наших советских — американские городки. По американским проектам. С использованием американской техники. Из американских материалов.
Так будут жить все люди в двадцать третьем веке. Если их много не расплодится. А сейчас пока так можно строить только для тех, кто на самой ответственной работе. Только для тех, кто ведет мир к мировой революции, к всеобщему счастью и равенству.
Открыл водитель дверь машины, вышла Настя, вся в меху. Пушистая, как полярник. И Холованов вышел, тоже пушистый.
Маленький дворец перед ними. Белый дворец в голубой сибирской тайге. Американский проект. Четкие прямые линии. Никаких излишеств. Как выражаются архитекторы, объект ориентирован горизонтально. Белый гранит. Такого и у капиталистов не встретишь. Правильно. Надо строить на века. Так строить, чтобы потомкам не стыдно было за своих предков. Тишина над дворцом. Только ветер в кронах сосновых шумит, тишины не нарушая, но подчеркивая ее.
Провела горничная Настю и Холованова в покои. Насте — северное крыло, Холованову — восточное. Название — гостиница, и потому ожидаешь увидеть широкие коридоры и красные ковры по сверкающим паркетам. Как везде у нас. И ожидаешь увидеть двери вправо и влево.
Но тут не так. Тут планировка свободная. Как во дворце должно быть, как в космическом корабле двадцать четвертого века. Основная идея: не позволить взгляду охватить все сразу. Потому нет четких границ комнатам и залам, потому плавно переходят коридоры в лестницы, а комнаты — в галереи и балконы. Потому каждый поворот открывает что-то совсем новое. Потому двери покоев выходят не в прямой, как улица Горького, коридор, а в залы неуловимой формы с огромными каминами, с широкими подушками-диванами, с поющим в камнях среди тропических орхидей ручейком, скользящим из одного зала в другой, со стеклянной стеной над лесистым утесом, с настоящим сибирским водопадом, который ревет за прозрачным барьером, бросая свою искрящую мощь в головокружительные глубины.
Ах, врезали дворец куда следует. С понятием. Так надо дворец ставить, чтобы под балконами и галереями дикая река с ревом рвалась через утесы к хрустальному озеру, чтобы водяная пыль водопада закрывала ущелье, чтобы клубилась снежным туманом в ненастье, чтобы сверкали в ней радуги от солнечного луча. Такое надо озеро выбирать, в котором вода прозрачна до самых глубин, в котором каждый камушек на дне виден, каждая рыбка в камнях. Такое надо озеро выбирать, в котором на той недоступной стороне прямо из прозрачных вод громоздятся уступы бордовых гранитных утесов, а с каждого карниза в скалах в небо рвутся золотые кедры. Там место надо выбирать, где запах смоляной тайги пропитал землю и небо навсегда.