Контроль [новая редакция]
Шрифт:
Видят чекисты: не гнется майор Терентий Пересыпкин. Видят, что расстрелять бы пора. Да все руки не доходят. Судьба пока милует Терентия Пересыпкина.
Удивляется он изворотам судьбы, а сам уже к аресту, пыткам и смерти готов. Ждет со дня на день. С часу на час. С минуты на минуту.
Чекисты окружающие тоже удивляются. Каждое утро приветствуют Пересыпкина изумленно: «А вас, Терентий, еще не расстреляли?»
Глава 16
— Дорвавшихся
— Думаю, что этот уровень может быть найден только в повседневной практике. Верю, товарищ Сталин интуитивно чувствует тот уровень, которого надо достичь, и тот рубеж, который при этом нельзя переступить.
— Мистер Хампфри, у меня деловой разговор.
— Слушаю вас, мистер Холованов.
— Оставайтесь еще на год.
— Нет, мистер Холованов, мне домой пора. В Америку.
— Я вам вдвое больше платить буду.
— Нет, мистер Холованов. Пора мне.
— Ладно. Хорошо. Но есть проблема.
— Какая?
— Дело в том, мистер Хампфри, что вы работали на очень деликатной работе…
— Я понимаю, мистер Холованов.
— Вы слишком много знаете. Вы приедете в Америку и начнете рассказывать всем, что товарищ Сталин прослушивает телефонные разговоры своих ближайших соратников.
— Мистер Холованов, я никогда никому ничего не расскажу.
— Вот это деловой разговор, мистер Хампфри. Вот это деловой разговор.
— Да если я и начну рассказывать, мне никто не поверит: по документам я не в Советской России работал, а в Швейцарии. И письма домой мои написаны якобы из Швейцарии. И отправляли вы их, как я знаю, из Швейцарии…
— Все так, но нет у нас уверенности, что вы сдержите слово.
— Я дам вам расписку, мистер Холованов.
— Расписку? Это хорошо. Это вы верно придумали. Только что я буду делать с вашей распиской?
— Как что? Если я опубликую что-нибудь о системе подслушивания, вы подадите на меня в суд.
— Я не люблю суды. В суде можно выиграть, но можно и проиграть. Поэтому расписки мне недостаточно.
— Какие же еще вам нужны гарантии?
— Ваша жизнь, господин Хампфри, лучшая гарантия того, что вы никому ничего не скажете.
— Вы хотите меня убить?
— Ни в коем случае. Людей убивают только преступники. Я не хочу вас убивать, я хочу вас ликвидировать.
— Я протестую и требую, чтобы вы немедленно вызвали сюда моего адвоката.
— Адвокат — предрассудок буржуазного суда. Мы руководствуемся интересами своей страны и мировой революции, нам не нужен адвокат, который будет доказывать, что мы не правы. Мы и без адвоката знаем, что правы.
— И вы убиваете всех иностранных инженеров, которые работают
— В том и дело, что не всех. Всех, кто строит танковые, артиллерийские, авиационные, автомобильные заводы, мы отправляем домой, щедро наградив. Но вы делали очень деликатную работу.
— И много таких, как я?
— Считанные единицы. Вы — не правило. Вы — исключение.
— Кто следующий?
— Три инженера, которые монтируют вентиляционные системы в гостинице «Москва».
— Но в Америке хватятся.
— Пусть хватаются. Каждый, кто не должен вернуться, нами заранее оформляется не в Советский Союз, но в Швейцарию, Бразилию, Австралию, Германию. Это мы используем в своих интересах: американские инженеры уезжают во многие страны… и пропадают. А в Советском Союзе они не пропадают. Вот они поработали и возвращаются домой при больших деньгах.
— Мои деньги вы передадите моей семье?
— Нет, мы их конфискуем. Сей Сеич, примите портфель, пересчитайте и составьте акт о приеме денег, которые заработал мистер Хампфри.
— На мое место приедет новый инженер из Америки?
— Да.
Подвал с сейфами. Настя украдкой закладывает в сейф пару бутылок, круг хорошей колбасы, еще что-то аппетитное.
Внезапно за ее спиной появляется Севастьян.
— И что же это такое?
— Севастьян Иванович, это грубейшее нарушение режима.
— Ради чего нарушаем?
— Ради благодарности. Вы меня профессии обучили. Весьма редкой.
— Многих обучал, благодарность первый раз получаю.
— Я иногда тут оставлять буду. Вам и братве вашей.
— Смотри, доченька, не попадись. Тебя не помилуют. Тут в расстрельную яму отправляют без суда и особого совещания.
— Я, Севастьян Иванович, хитрая.
Завтра — исполнение.
Завтра ее первое массовое исполнение.
В списке 417 исполняемых. На четыреста исполняемых нет нужды рыть две ямы. Одной хватит. Яма уже вырыта. Рыли ее урки перекованные. У каждого в деле штамп: «Встал на путь…»
Работали перекованные с явным пониманием смысла своей работы. Зачем еще зэки в лесу под конвоем яму роют? Рыли и поглядывали на конвой: не для себя ли роем? И решили меж собой: не для себя. Нас двенадцать, а яма человек на пятьсот. Рыли и радовались: правильно, что на путь исправления встали. Правильно, что перековались. Тех, кто упорствовал, в ямку зароют.
Большой кабинет. Вентилятор шумит как пропеллер самолета. Прямо у вентилятора трое: народный комиссар внутренних дел Генеральный комиссар государственной безопасности товарищ Ежов, его первый заместитель командарм первого ранга Фриновский и начальник Куйбышевского управления НКВД старший майор государственной безопасности Бочаров.