Контроль
Шрифт:
– Я разбираюсь с историей Великой Французской революции. Был там у них за главного некий Робеспьер – Верховное существо. Был полный революционный порядок. Резали народу головы, и все было великолепно. А потом Верховное существо начало резать головы своим… Ну его, понятно, того… свои ему голову и оттяпали.
– Правило в контроле такое: каждый может заказать себе любое оружие, которое ему нравится. – Старый оружейный мастер за много лет ружейным маслом пропах. Взгляд суров. – У меня на складе есть все, что можно придумать. Исключение: советское оружие. Советского мы не используем.
– А почему? – Настю
– Не положено. – Исчерпывающий ответ.
– Коллекция у вас, позавидуешь.
– Вам, девушка, если затрудняетесь в выборе, я бы рекомендовал…
– Я в выборе не затруднюсь. Дайте мне «Лахти».
– «Лахти»? – Оружейный мастер выставил два зуба вперед, отчего стал похож на старого насторожившегося зайца.
– «Лахти».
– Редкая штука. – Он еще сильнее выставил два зуба. – А не боитесь, что тяжеловат будет?
– Боюсь.
– А не боитесь, что со снабжением патронами проблемы возникнут?
– Так к нему же патроны от «Парабеллума». Какие проблемы?
– Правильно, девушка, правильно. Ну что ж, идите за мной. Было у меня всего три «Лахти». Один товарищ Холованов взял, другой – еще какой-то дядя. В общем, один всего у меня остался «Лахти». Берег для какого-нибудь ценителя и знатока, но все «Браунинг» или «Кольт» просят.
Взяла Настя в руки «Лахти», прикинула вес.
– Тяжел?
– Тяжел.
– Я так и думал. Не рекомендую брать. Рука должна с пистолетом жить в любви и согласии.
Вскинула Настя прекрасный пистолет на руке еще раз и со вздохом вернула.
– Что на втором месте?
– Дайте «Люгера».
– Какого именно «Люгера»?
– «Парабеллум» ноль восемь.
– Это другой разговор. У меня вон их сколько.
Открыл мастер зеленый ящик и извлек новенький, в толстом слое масла, черный пистолет.
На открытых террасах второго этажа – смех и танцы. Поют птицы, и звучат чарующие мелодии. Посторонние звуки не нарушают торжества.
Жена товарища Ежова сказала жене товарища Фриновского:
– Как только Робеспьер начал резать головы своим…
Бесконечен подвал кремлевский. Складом пахнет. Сухо. Прохладно. Полки без конца.
Одежды и обуви – без конца.
Вот вам, девушка, ботинки, вот комбинезон, сапоги, юбка, гимнастерка, портупея. Будете носить алые петлицы. На повседневной форме – без всяких знаков различия. Парадная форма – только в своем кругу. К парадной форме на алых петлицах – эмблемы: серп и молот. Эмблемы 575-й пробы. Вот они. А это шлем меховой. Унты. Вот куртка английская летная. Распишитесь.
Расписалась.
От Ярославского, от Ленинградского, от Савеловского, от Павелецкого, Киевского, Казанского, Белорусского, Виндавского, Курского… электрички набитые. Каждую минуту.
Потные толпы.
– Да что это вы меня, гражданочка, все в морду тычете?
– Петушки: синие, красные, зеленые! Петушки: синие, красные, зеленые!
– «Спартачку» давно пора хвост надрать. Не получается.
– «Эскимо» на палочке! На палочке «Эскимо»!
– Место бы уступили, молодой человек!
– А знаете ли вы, что как только Робеспьер…
– Слушай решение партии: «Постановлением Секретариата товарища Сталина Стрелецкая Анастасия Андреевна назначена спецкурьером Центрального Комитета ВКП(б)». Вот твое, Настя, удостоверение.
– Ой какое!
–
– Все.
Вот ей все понятно. А нам – нет. Интересно, например, а где живут спецкурьеры ЦК? Раньше Настя в шкафу жила. Потом – в аэроклубе на парашютах. Не положено спецкурьеру на парашютах жить. Ей-то все равно, но не все равно Центральному Комитету и Генеральному секретарю.
– Будет у тебя, Настасья, своя келья. Сегодня домой поедем. Наш поезд в два ночи.
– С какого вокзала?
– С Кремлевского.
Отошла стена в сторону. Открылся обыкновенный вестибюль станции метро. Очень похоже на «Красные ворота». Только людей нет, нет кассиров, нет контролеров. Никого нет. Два эскалатора. Спускающий и поднимающий. Оба стоят. Нажал Холованов кнопку. Спускающий пошел. Спустились в подземные залы. Опять нажал кнопку. Остановился эскалатор. И вдвоем с Настей – по мрамору. Шаги гулкие далеко летят: бум-бум-бум-бум. Подземные залы с коридорами, переходами и платформами по оформлению тоже на обыкновенную станцию метро похожи – на «Дзержинскую». Только название нигде не написано. Все привычно. Одно отличие: тоннели, по которым рельсы идут, закрыты стальными стенами, как шлюзы на канале Москва-Волга. Не проломить те стены никаким стихиям.
У одной платформы – ремонтный поезд. По локомотиву и вагону размашистые надписи: «Главспецремстрой-12». Не понять, дизельный локомотив или электрический. Наверное, и то, и другое. За локомотивом – зеленый вагон. Не то багажный, не то почтовый: окон мало. А может, не багажный и не почтовый, а вагон с оборудованием, лаборатория на колесах для проверки состояния железнодорожного полотна. В окна не заглянешь. Окна изнутри плотно шторами закрыты. За этим не то почтовым, не то багажным вагоном – платформа со шпалами и еще платформа с какими-то механизмами. У локомотива – машинисты. Кивнули Холованову. Ответил. У почтового вагона – проводник. Тоже кивнул. Растворил проводник двери перед Настей и Холовановым, закрыл за ними, тут же поезд и тронулся плавно, вроде только их двоих ждали. Громыхнула-лязгнула стальная стена, поезд пропуская в тоннель, и так же легко и плавно за поездом затворилась, еще раз лязгнув замками, станцию запирая.
Внутри вагон вовсе не почтовый. И не багажный. И вовсе не лаборатория на колесах. По коридору вагонному – пушистый ковер такой белизны, вроде по нему никто никогда не ходил, а летал над ним. Стены и потолок – красного дерева. Куда ни глянь – зеркала одно другое отражают. Бронза солнечным блеском сверкает. Так все металлические детали начищены, что, кажется, сверкание с каждой ручейком стекает.
– Сюда, – растворил Холованов узкую дверь. – В дневное время шторы не открывать. В ночное можно открывать, когда в купе нет света. Проводника зовут Сей Сеич.