Контрольное обрезание
Шрифт:
Приходилось мобилизовать все внимание, быть предельно осторожным. Они уступали дорогу гуляющим и спешащим с учтивостью, не свойственной настоящим баварцам. Вместе с говорливой толпой переходили перекрестки, и все же их чуть не сбила еще одна шальная машина.
Натан выругался и машинально посмотрел на сумку, которую нес Кор-Бейт.
Чтобы не рисковать, решили взять пролетку, она как раз подвернулась. Но едва они подошли к экипажу, как лошадь заволновалась, захрапела и попятилась от них. Наверное, она учуяла свежую кровь. Не понимая этого,
Пришлось дальше ехать на трамвае. Подкатил деревянный на железных колесах вагон, разукрашенный аляповатой рекламой. Посадка была организованной, строго по очереди, тут баварцы проявили дисциплинированность. Какая-то девушка уступила Натану место. Он сначала отказался, потом сел на деревянную лавку, поблагодарил заботливую фройляйн. Натан и Голди стали рядом, придвинулись к шефу максимально плотно. Кондуктор подошел к ним, взял деньги за проезд. Натан расплатился за всех. Звякая пфеннигами сдачи, кондуктор подумал, что такому господину самое место в "роллс-ройсе", а не в дребезжащем трамвае, полном простонародья. Но у богатых свои причуды. А может, он уже и не богач, разорился, поди. Время-то нынче какое! Кайзера нет. Сильной руки нет. Нечего нет. Одна демократия. Подумать только: старый добрый рейх - республика! И куда придем? Господи, помоги нам всем.
Чтобы направить по ложному пути возможных преследователей, Голди поинтересовалась у кондуктора, который подозрительно на нее смотрел, долго ли ехать до остановки "Одеонсплац"? Кондуктор ответил, что нет, не долго, аккурат пять прогонов и что он объявит для них специально громко. Ответив, кондуктор отвернулся, пошел на свое место, по дороге опять оглянулся на Голди, пожал плечами и взгромоздился на свое законное сиденье.
"Ну вот, теперь, если его кто-нибудь спросит, он ответит, что такие-то и такие вышли на остановке "Одеонсплац", - подумал Натан.
– Способная девочка, говорит с берлинским акцентом. Даже с примесью мекленбургского диалекта. Не то, что не способный к языкам Кор-Бейт... Зато он превосходно разбирается в субквантовой электронике - имеет талант от Бога, отличный спортсмен, чемпион страны по метанию копья и в рукопашном бою не из последних..."
"Зендлинские ворота", - объявил кондуктор и, когда посадка закончилась, дал звонок вожатому, - следующая остановка "Национальный театр".
Входящие в вагон люди, идя по проходу, задевали сумку Кор-Бейта, и Голди каждый раз вздрагивала.
– Поставь сюда, - указал Натан себе под ноги.
Кор-Бейт поставил сумку на пол рядом с кошелкой некоего гражданина, сидящего рядом с шефом. Склонив голову набок и закрывшись от всех обложкой, этот господин читал русскую книгу под название "Преступление и наказание".
На следующей остановке в трамвай зашел шуцман. Увидев полицейского, Кор-Бейт и Голди машинально сунули руки в карманы. Натан окаменел, втянув слегка голову в плечи.
– Ой, смотрите, кровь!
– воскликнула девушка, что давеча уступила место Натану. Она никуда не ушла и стояла близко.
Полвагона оглянулось на возглас. Натан бросил беспокойный взгляд на сумку. Из-под нее, по пыльным рейкам
– Кажется, из ВАШЕЙ сумки бежит?
– сказала чертова девка, обращаясь к Натану.
– Не может быть, - сквозь зубы процедил седовласый, - она водонепроницаема.
– Кровь не вода, - нелогично заспорила настырная фройляйн, - а сумки не бывают непромокаемыми, она же у вас не резиновая...
Девушка и не помышляла нарочно дерзить важному господину. Она и место уступила ему не из уважения к его сединам, а только потому, что он походил на её хозяина, в конторе которого она работала секретаршей и который приставать пристает, а нет, чтобы догадаться прибавить жалование, тогда она, может быть, была более покладистее... Все это так раздражает, не удивительно, что она сорвалась...
– В чем тут дело?
– спросил подошедший, наконец, шуцман. Он козырнул, приставив ладонь к своей смешной шапчонке, имевшей скошенность на затылке.
– Пустяки, - натянуто засмеялся Натан, - фройляйн ошиблась, это, не у меня, это, наверное, у гражданина из его кошелки бежит...
Натан развел колени пошире, толкнул читающего соседа по лавке. Набокий господин выпрямил голову, зыркнул из-под обложки книги, потом захлопнул её, и по-бабьи всплеснул руками.
– Ой, ёлки-моталки! Это же у меня мясо потекло...
– вскричал он на иностранном языке, кажется, по-русски.
Он прижал книгу подбородком, неуклюже наклонился, багровея, и поднял за лямки свою кошелку. Тогда стало видно, что дно её всё в крови и оттуда продолжает капать.
– Тысячу извинений, - перейдя на немецкий, сдавленным голосом причитал русский, потом он догадался убрать книгу в карман и перехватить кошелку поудобнее.
– Ездил вот на рынок, купил мясо, а оно и растаяло. Его тут солнышко припекло, весна-то здесь какая ранняя, вишь, через окно-то так и шпарит!.. Что же, однако, делать?! Господи ты боже мой, надо ведь что-то делать!
Он выпростал из-за пазухи русскую газету "Изгнанник", начал её было читать, потом спохватился, скомкал листы и стал вытирать кровь с кошелки. Не сильно преуспел, только вымазался. Затем он тупо смотрел на кровавый ком, не зная, куда его деть, отчаявшись, сунул в кошелку и пошел к выходу, жалкий какой-то, скособоченный, поскольку держал руку на отлете, чтобы не запачкать пальто. А вслед ему летели шепотки, перерастая в ропот народного гнева:
– Ездют тут с мясом...
– А рабочие с голоду пухнут...
– Я вчера была на рынке, с меня семь шкур содрали за кило мяса, домой пришла, посмотрела, а там одни мослы. Кости и кости! А у этого, вишь, чистое мясо... Проныра...
– Еще надо бы проверить, где он его взял, на рынке ли? Может, стащил со склада... Шуцман! Вы бы посмотрели у него документы, кто таков?..