Контрольный выстрел
Шрифт:
– Точно!
– А мы убеждены в другом, - говорит майор.
– В чем?
– спрашиваю.
– Что ты мародер, наркоман и нечисть, - и улыбается майор точно так же, как Витек Конопля улыбается.
– Читай!
– протягивает мне лист бумаги. Читаю:
"Начальнику
Особого отдела КГБ СССР войсковой части №... полковнику Гордееву В. К.
От командира взвода специального назначения гвардии лейтенанта Коноплина Виктора Николаевича
РАПОРТ
Настоящим довожу до вашего сведения:
во время выполнения
И так далее и тому подобное. В цветах и красках расписано, как я нашел в одном из тюков "на караване" пакет с героином. Как спрятал его в свой РД. Как отважный гвардии лейтенант попытался изъять у меня наркотик. Как я потом оказал сопротивление и чуть не заколол его штык-ножом.
Наши пацаны из взвода ничего толком особисту объяснить не смогли. Во-первых, после захвата каравана никому ни до чего дела не было. А во-вторых, все, как и я сам, на трупы, в которых Конопля ковырялся, старались не глазеть приятного мало. Ну, видели, как у меня с летёхой потасовка вышла. А из-за чего? Хрен его знает!
– Не было такого!
– кричу майору.
А он мне:
– Кому я больше поверю - тебе, салабон, или офицеру?..
Афганистан, Кабул, гарнизонная комендатура, гауптвахта
Сижу в камере, жду борта на Тузель. Жара - офигеть! Жрать не дают плевать, пусть сами в такое пекло давятся. А вот пить охота.
– Земляк!
– зову солдата из комендантского взвода, проходящего по коридору мимо. Я его в дверной глазок увидал.
– Слышь, земляк!
– Чего тебе?
– спрашивает, сплевывая сквозь зубы.
– Дай воды, а? Пить хочется.
– Я те щас по зубам надаю! Уёжище, - и пошел дальше.
– Выводной!
– кричу я и долблю изо всех сил до обшитой железом двери ПКТ.
– Что случилось?
– перед окошком появляется заспанное хлебало солдата.
– В сортир хочу,- говорю ему.- Выведи, а то камеру обделаю, до дембеля мыть будешь.
– Ладно,- соглашается тот.- Выходи. Руки за спину! Пошел вперед!
Выводит меня во двор. А я глазами по сторонам зыркаю. Может, думаю, где кран с водой нарисуется. Крана нет. Зато чуть в сторонке две девчонки-пра-порщицы медицинской службы сидят в тени. А перед ними фляжка комбинированная на земле. Нового образца, пластмассовая. Я шаг замедлил и кричу:
– Сестрички! Водичка есть?
– Есть!
– отвечает одна. И из фляжки в чеплыжку наливает доверху. Объясняю: чеплыжка - это верхняя крышка комбинированной фляги. Вместо кружки солдату. Вмещается в нее ровно триста тридцать граммов. Во, думаю, класс! Щас водицы глотну. Прапорщица тем временем подходит ближе. А выводной почему-то
Беру я чеплыжку и одним глотком ее - шарах! Ё-моё! Честно скажу, чуть не сдох. В чеплыжке неразведенный медицинский спирт оказался - девяносто шесть градусов. А температура воздуха во дворе - плюс сорок шесть. И не жрал я ни крошки два дня. И воды не пил сутки почти. Короче говоря, отрубился на месте.
Прихожу в сознание в камере оттого, что кто-то бьет меня ногами. Больно выть хочется. И не могу. Во рту все пересохло. Глянул: это Конопля, сволочь, избивает меня. Молча. Изо всех сил.
Я как очнулся, так снова и отключился. Конопля мне по башке заехал полуботинком. Потом солдаты из караула пару ведер воды на меня вылили. Откачали. Конопля говорит:
– Это тебе на дорожку было. Поднимайся, пьянь. В Ташкент летим.
Наручники на меня - шарах. Затем на самолете в Ташкент. Конопля сопровождал меня. Лучшего сопровождающего не нашлось. Козлы!
Я у Конопли уже в Ташкенте, перед тем как в следственный изолятор отправиться, спрашиваю:
– На фига наркоту подкинул? Это ж тюрьма!
– Это,- говорит,- "контрольный", чтоб наверняка сел.
И улыбнуться хочет. Да не может. Харю я ему классно пропорол.
Дальше мы с ним разными дорогами пошли. Конопля в отпуск по ранению, в Москву поехал, к папочке-генералу, фронтовые раны залечивать. Наверняка, паскуда, телкам рассказывать будет, как свирепый душман в рукопашной схватке пасть ему разодрал. Я - после суда и вынесения приговора - по этапу в Учкудук. Зона там есть, уран добывают. "Учкудук! Три колодца!" Слыхали песенку? Вот это он и есть.
Скрывать не стану, здорово я на Коноплю тогда разобиделся. Нет, ну правда! Надавали друг другу по рожам. Пусть я солдат, а ты офицер. Отправь меня в дисбат, как все нормальные люди делают. Но в зону-то зачем? Это уже перебор, по-моему.
Когда по этапу меня переправляли, конвойщики посмеивались:
– Учкудук, говоришь? Веселись - стоять не будет! Кстати говоря, трепались. Бог миловал. В этом я не раз после отсидки убеждался. Но то было после, через пять лет, которые мне еще предстояло отмантулить , как папе Карло. И при всем при том умудриться никуда не залететь, что с моим характером практически невозможно. Я ж непременно в какое-нибудь дерьмо вляпаюсь!
Короче говоря, шагнул я в зону. И приняли меня там как родного. Будет время, расскажу. Хотя ничего интересного в зэковских буднях нет. Горе людское за колючей проволокой, помноженное на тяжесть совершенных преступлений. И несвобода. Вот что страшно. Уж лучше под пули. В Афгане тоже страшно. Но лагерь - это центр ада. День за днем преследует неутолимая жажда воли. О таком ничтожестве, как засадивший меня сюда лейтенант, я и думать забыл. Хотя нет, это я вру, чтобы успокоить самого себя. Но ведь нельзя же год за годом жить одной злобой и чувством мести. С ума сойдешь.