Контуженый

Бакшеев Сергей

Ольга чувствует настроение клиента и морщится от моего внешнего вида: потасканный камуфляж, согнутая рука зафиксирована бандажом, запах дальней дороги, а в глазах звериная решимость.

Однако даже в таких обстоятельствах она пытается улыбнуться:

— Здравствуйте. Какую сумму вы просите?

— Я не прошу, а требую. Аннулировать залог и грабительские проценты.

— Вы о чем? — беспокоится менеджер.

— Я Контуженый. В миру — Никита Данилин. Вы дали моей матери миллион рублей,

пока я валялся в больнице. Миллион я верну. А свои хотелки с процентами и залогом квартиры засуньте в жопу! Это не по-людски!

Ольга в очках. Очки ей тоже идут. Она производит впечатление серьезной бухгалтерши, которой все обязаны. От хамства она растерянна, но к скандалам привыкла.

Менеджер берет паузу, роется в документах, вчитывается в кредитный договор и прощупывает меня сквозь стильные очки:

— Кредит на лечение сына, то есть вас. Вы сказали, что Контуженый и лежали в больнице. Вам требуется платная операция или реабилитация?

Я возмущенно трясу головой:

— Не мути! Решай по-людски.

Ольга решает, как прожженный бюрократ. Она стучит ухоженным ноготком по подписи в договоре:

— Изменения условий подписанного договора может согласовать только Олег Рацкий. Он директор нашей кредитной организации и мой муж. Приходите после восьми вечера, обсудим вместе с ним.

— После восьми. Муж, жена… — ворчу я.

— Семейный бизнес, — охотно объясняет Ольга. — Ваш вопрос сложный.

Я соглашаюсь, но предупреждаю:

— В восемь вернусь с договором мамы, чтобы его аннулировать.

— Мы поступим по закону.

— А надо по-людски!

Кажется, у меня появился свое слово — контрольный выстрел. Подействует ли оно на жадных финансистов?

Ольга Рацкая захлопывает папку и выталкивает меня вежливым голосом и ледяным взглядом:

— Разумеется. Будем ждать.

Я ухожу, пошатываясь от головной боли. Через витрину за мной наблюдает Ольга, накручивая кончик платка на палец.

Вечером мать уходит в ночную смену на хлебозавод, чтобы утром в магазинах был свежий хлеб. Она стала работать ночью после гибели отца на железной дороге.

— Ночью оплата выше, а днем я за тобой пригляжу, — объясняла она мне еще школьнику.

В детстве я был одет, обут, и все в нашем квартире было, как у соседей. Это было главной заботой мамы. Каждый год она копила на обновки: то новые занавески, то новый кран на кухню, чтобы одной рукой регулировать, а то и новый телевизор. Обо всех покупках непременно сообщалось соседям. В общем, старались жить не хуже других. Только на море мы ни разу не ездили.

«Зачем тратиться на отдых, лучше люстру купим — хрустальную! Твоим детям достанется», — убеждала мама.

Ее воспитание сводилось к вопросам. «Сынок, ты поел? Что получил? Уроки сделал?»

Я кивал и спешил во двор в дружную компанию, где заводилой был Денис Шмелев. Так мы и сдружились: Кит, Чех и Шмель.

Около восьми вечера вслед за мамой я покидаю квартиру с кредитным договором. Во дворе встречаю Машу Соболеву. Ее озабоченное лицо прорезает улыбка.

— Никита, как прошла операция? Рука в порядке?

— До свадьбы заживет, — отвечаю банальной фразой.

Маша смущается, видит в моей руке документы в файле и меняет тему:

— Ты куда?

— С «Быстрокредитом» разобраться.

— Так они работают до восьми.

— Точно?

— Да. Я с работы отпрашивалась, чтобы к ним успеть.

Я не слушаю ее, иду быстрее. Какого черта встреча назначена после восьми? Мне пудрят мозги? С мозгами у меня беда, но это Рацкому с женой обманщицей не поможет.

Главный вход кредитной конторы закрыт, внутри темно. Обманули!

Из-за угла выглядывает менеджер Ольга Рацкая и машет рукой:

— Сюда. Через служебный вход войдем. Олег вас ждет.

Я успокаиваюсь и огибаю здание. Здесь темно. Ольга показывает путь, я смотрю под ноги.

И вдруг из-за куста бросается тень — взмах палкой и удар по голове. Я успеваю отклониться, и удар приходится вскользь — задевает голову и правое плечо. Но мне с больной головой и этого достаточно. Я падаю. В груди пожар, в глазах черная муть, правая рука немеет.

Сквозь ватный туман доносится голос Ольги Рацкой, подзуживающей мужа:

— У Контуженого с башкой проблемы. Вмажь ему еще, и он всё забудет.

Рацкий переминается, готовится к новому удару. Я проверяю правую руку. Пальцы шевелятся, рука двигается. Выдергиваю пистолет и палю не глядя.

Звучит один выстрел и мой хриплый голос:

— Стоять! Следующий на поражение.

В глазах чуть проясняется. Две мутные фигуры замирают.

Сзади торопливые шаги и испуганный голос Маши:

— Немедленно прекратите! Я вызвала полицию!

Я с трудом приподнимаюсь на колени. Башка гудит, сломанные ребра ноют. Правая ключица, к счастью, цела. Маша помогает мне подняться, потом поддерживает, чтобы меня не шатало.

Оружие меня спасло, спасибо Григу. Но главное дело не сделано.

Я вырываюсь из рук Маши и отчитываю ее:

— На кой нам полиция! Я бы сам разобрался.

Слышен звук полицейской сирены. Маша мечется, словно хозяйка перед приходом гостей, и волнуется больше всех:

— Уже едут.

Звук сирены приближается. Какой же противный гудок, мозги сверлит. Я закрываю глаза, тру лоб и виски — вырубите этот вой!

У Олега Рацкого хозяина «Быстрокредита» первый шок проходит. Он куда-то забросил палку и подбадривает себя: