Конус жизни
Шрифт:
Старик перевел на Златкина взгляд, в котором детектив не смог ничего прочитать. Совсем ничего. Пустота. Златкин много лет прослужил в полиции. Навидался всякого. Бывало страшно – время от времени. Бывало неприятно, противно, гадко. Жутко не было никогда. Сейчас ему стало жутко. Как в детстве. Это были первые его воспоминания, от которых он не мог избавиться, вспоминал редко, но всегда в самый неподходящий момент. Ему год или полтора, он лежит в кроватке, мама спела песенку, поцеловала в лоб и вышла, погасив свет. А он сразу стал плакать – тихо, потому что ДРУГОЙ сказал: если мама услышит,
Многие дети боятся темноты. Может, все. В юности Златкин начитался Фрейда, Юнга, Роджерса. Хотел разобраться в рациональной причине страхов и – забыть. Но нет. Объяснение всегда упрощает – даже самую страшную тайну. Воспоминания детского ужаса остались такими же ярко-черными и кошмарными. Странно, что кошмары эти возвращались не в снах – спал он без сновидений. Но в реальности… В самый неподходящий момент…
Как сейчас. Взгляд старика, пустой, как… Как ночной кошмар.
– Да… – протянул старик, но продолжать не стал, хотя Златкин видел: старику есть что сказать, он и хотел сказать что-то, но передумал.
– Продолжайте, интересно, – равнодушно сказал старик, всем видом давая понять, что ему не интересно, но, если уж начали, если вам… не мне, а вам, прошу заметить, рассказ важен, так продолжайте…
– Саспенс… – задумчиво произнес детектив. – Сначала я не понимал, что это он и есть. Много месяцев каждый день начинался у меня с того, что я пытался вспомнить. Мне казалось, я что-то знаю, важное, элементы пазла, казалось бы, абсолютно разнородные, потому их было невозможно соединить. Несочетаемое. Я знал, что знаю нечто, но не знал, что именно, и что с этим делать. Понимаете? Конечно, понимаете, ведь это… Хорошо, не буду забегать вперед.
Прошло месяца три после истории с Грегом. В то утро меня вытащил из сна звонок дежурного. Еще не совсем проснувшись, я внимательно его выслушал.
Рэндом Пловер, сорока трех лет, адвокат-нотариус в почтенной фирме «Коско и Пловер», был найден мертвым в своей квартире. Парамедики из службы спасения смерть подтвердили. Приехал полицейский патруль, провели первичный осмотр и не нашли ничего криминального. Выглядело так, будто Пловер работал с компьютером, упал с кресла, почувствовав себя плохо, и больше не поднялся. Умер, как определили криминалисты, от внезапной остановки сердца. Бывает и такое в жизни. Довольно редко, но случается и со здоровыми людьми. Пловер был здоров.
Это, кстати, преамбула. Меня вызвали для осмотра и принятия окончательного решения. Поскольку смерть была внезапной, полиция в моем лице должна была провести расследование. А поскольку экспертиза уже подтвердила естественную смерть, то на мою долю осталась рутина: закрыть дело за отсутствием объекта и состава преступления.
Пришел я на место события раздраженный тем, что меня вызвали только для того, чтобы поставить подпись в документе. Подписать? И это все? Из-за этого меня…
– Нет, не из-за этого, – сказал криминалист, это был Джон Перроу, с которым мы были знакомы много лет. Перроу не отличался эмоциональностью, но тогда
– Видите ли, Николас, – сказал он. – Дело в том, что покойный разговаривал с подругой спустя два часа после смерти.
Я не сразу понял. Перроу посадил меня перед включенным компьютером умершего Пловера и показал запись. В 17.45 прошедшего вечера Пловеру позвонил по «мессенджеру» его коллега, адвокат из Бостона. Он разговаривал с Пловером, когда тот неожиданно исчез из кадра и не отвечал на крики. Коллега вызвал службу спасения, которая, прибыв через восемь минут, подтвердила смерть Пловера.
– Ну и что? – раздраженно сказал я.
– Подруга Пловера, услышавшая в экспресс-новостях о его смерти, позвонила в полицию. Сказала, что в 20.18 Пловер связался с ней по «скайпу», произнес несколько слов и отключился.
– И что? – продолжал раздраженно недоумевать я. – Позвонил. И…
До меня, наконец, дошло.
– Ах, это? Очевидно, сбой часов.
– Звонок действительно был через полтора часа после зафиксированной смерти Пловера, – терпеливо объяснил Перроу. – Запись шла с его компьютера и полностью совпадала с записью подруги. Да вы посмотрите, детектив!
Так и было, и что мне оставалось делать? Криминалисты утверждали, что запись не подвергалась изменениям, компьютерные часы исправны. Я должен был закрыть дело – человек умер по естественной причине, никакого криминала. Но…
Подругой Пловера была Марта Алгерих, специалист по альтернативной медицине. В разводе, жила одна. В компьютерах Алгерих разбиралась на уровне пользователя: умела скачать и установить программу, работать с текстовыми редакторами. Мне бы уже тогда кое-что сопоставить и кое-что с кое-чем сравнить. Но я не сделал этого. Я еще не понимал. Я еще не знал, во что медленно, но верно влезаю.
Позвонил госпоже Алгерих и договорился о встрече. Она была недовольна – мол, все уже сказала, ничего не могу добавить. Я все-таки настоял, и приняла она меня в своем кабинете на улице Демпстер. Центр альтернативной медицины и психологии, все такое…
Сначала мы поговорили о таких необязательных вещах, что впоследствии я не мог вспомнить ни слова. На память не жалуюсь, но пустые разговоры, ненужные факты, неинтересные обстоятельства обычно не запоминаю, они протекают мимо осознания и остаются в мусорном ящике памяти – я читал, что в памяти хранится все, но ненужное прячется так далеко от намеренного восприятия, что вспомнить становится невозможно.
Минут через пятнадцать я спросил Марту:
– О чем вы говорили с Пловером в тот вечер?
– Вы же видели запись, господин детектив Златкин.
– Несколько раз, – кивнул я. – Но меня интересует ваше восприятие.
– Если бы я знала, что Рэнда в то время уже не было в живых, я бы…
Она замолчала, положив ладони на стол – я заметил, что пальцы чуть подрагивали.
– Вы бы… – мягко сказал я.
– Не знаю, – пробормотала она. – Абсолютно не представляю, как бы я реагировала и что сказала… Может, упала бы в обморок. Нет, правда. А сами вы можете представить, что вам звонит человек, о котором вы точно знаете, что он умер полтора часа назад?