Конвейер смерти
Шрифт:
— Тебе смешно, а мне не очень, — вздохнул Игорь.
— Ну, не вздыхай! У тебя дома обыск, что ли, был?
— Был. Квартиру и сарай перерыли, но ничего не нашли.
— Не там искали? — догадался я.
— Ага! Не там. Искали у жены в квартире, я у нее прописан, а те крохи, какие взял (как не взять, когда нет нигде ничего), у матери лежат. С женой-то я в разводе, в этом отпуске расстались.
— А чего так?
— Да надоела. Хуже горькой редьки. Ну ее.
— И с кем же ты отпуск проводил? На ком резвился?
— С кем, с кем… С ней же,
— Ну, ты даешь! — рассмеялся я.
— Не я, а она дает.
— Как же так, а говоришь, разошлись?
— Чудак-человек! Я чужой, что ли? Я свой! Мы после того, как бумагу в загсе получили, пошли это дело обмывать, — продолжил рассказ Бодунов.
— А почему в загсе разводили?
— Детей не завели, не успели, оба согласны на развод, поэтому все прошло быстро, без проблем, без суда. И ей жить удобно. Пока я тут загораю, она вроде свободная и мужу не изменяет. Независимая, честная женщина. Развлекаться может сколько угодно. И мне хорошо, и я — вольный казак. Пошли мы с ней отметить изменение в семейном положении. Обмыли, потом внезапно обоим захотелось любви. Я говорю: дашь? Она в ответ — дам. Так и провели месяц. Что мне болтаться, кого-то искать? Когда проверенная подруга есть под боком. Да и квартира у нас маленькая, однокомнатная. Кровать одна, общая. Куда деваться?
— А дальше? — спросил я.
— Что дальше? Кино, танцы, пляж, пиво, вино и все та же испытанная общая кровать.
— Ну и зачем разводился-то? — опять непонимающе переспросил я.
— А хрен его знает! Надоела! — отмахнулся Игорь.
— И опять каждый день на Стеллу? Надоела, называется! — улыбнулся я.
— Развелся от нечего делать, потому что так захотелось.
— Чудак. Можно сказать, балбес!
— Можно и так сказать. А можно и грубее обласкать. Несерьезный я человек, — грустно подытожил Бодунов.
— А дальше что делать будете? После войны?
— Может, снова поженимся. Баба она неплохая, симпатичная, хозяйственная. Видно будет, как дальше жизнь пойдет. Для начала вернуться живым нужно! «Зеленка», видишь, впереди какая суровая! Безбрежная и бескрайняя! И «духов» в ней не перечесть. Что судьбой предначертано — никто не знает. Сегодня не стреляют, а завтра пули да осколки засвистят вокруг.
— Ну, ладно, ладно! Не грусти, поешь виноград, говорят, для мозгов сладкое полезно. Особенно тебе!
— Да он кислый како-то! Дрянь. Только на брагу годится.
— Поищи и найдешь сладкий. Ладно. Не журысь, казак! Все будет хорошо! Поехал я. Не то наше ротное начальство обидится и рассердится.
Бронемашина, медленно покачиваясь на земляных грядках и межах, ползла по винограднику, перемалывая гусеницами стоящую рядами лозу. Плети трещали и скрипели под натиском тяжелого металла. Они, тормозя движение, тянулись следом, оплетали траки и колеса, но все же обрывались, не выдерживая напора «стального зверя». Но даже машина не смогла прорваться сквозь тройной ряд изгороди.
Рахмонов тяжело вздохнул, вылез из-за рычагов и скомандовал наводчику:
— Скляр! Вылезь, помогать будешь. Застряли.
— Быстрее солдат, быстрее, — прикрикнул я на бойца. — Мы что мишенью торчать будем?
Тр-р-р. Пак-пак-пак!!! Раздалась в эту минуту очередь из густого сада, и пули засвистели совсем рядом. Сидящие на броне посыпались на землю, как грибы из лукошка.
— Зибоев! Ты чего пулемет бросил? — заорал я на солдата. — Залазь обратно, стягивай пулемет вниз и лупи сквозь виноградник. Больше огня, больше шума!
Наводчик-оператор Скляр повернул башню и полосонул из пушки короткой очередью по кустарнику.
— Куда стрелять-то?! Никого не вижу! — завопил наводчик из башни.
Напрягая легкие, чтобы перекричать работающий на холостых оборотах двигатель, я проорал ему:
— Солдат, видишь четыре орешника?
— Те, что справа растут?
— Да! Вот туда и расстреляй ленту. Кажется, оттуда били.
Бум-бум-бум!!! Застучала пушка, и очереди 30-милиметровых снарядов отправились искать свою жертву. Тр-р-р!!! Огрызнулись еще раз кусты. «Духи» не желали отступать и отстреливались. Главное, чтобы у них не было гранатомета. Сожгут машину, гады! Та-та-та!!! Вновь просвистели пули над нами.
Зибоев перебросил с руки на руку для удобства тяжелый пулемет, повесил его на ремень и выпустил длинную-длинную очередь.
Я расстрелял четвертый магазин и понял: пора вызывать подмогу. Только собрался лезть на башню к радиостанции, как обстрел со стороны «духов» прекратился. Наступила напряженная тишина.
— Товарищ лейтенант! Я выдернул эту дурацкую проволоку из гусениц, можно двигаться, — обрадовал нас Рахмонов.
— Заползай в люк и вперед! Бойцы, на машину! Быстро! — приказал я, и машина осторожно двинулась к орешнику.
Со стороны командного пункта роты мчалась БМП, облепленная пехотой. На полпути к обстрелянной рощице мы встретились. Пехота спешилась и попряталась в винограднике. Мы с ротным упали в одну канаву.
— Что тут случилось? — поинтересовался Володя. — Бойцы целы?
— Солдат не задело, а почему про меня не спрашиваешь?
— Что с тобой станет — «Кощеем Бессмертным».
— Радует твоя уверенность в моей неуязвимости! Три-четыре «духа» долбили вот из-за тех деревьев и развалин. Мы им ответили, как смогли. Теперь они спрятались — молчат.
— Машины в линию, пехота сзади, вперед к рощице! Броня, непрерывный огонь! Пехота, бл…, не спать, стрелять! — скомандовал ротный.
Через пять минут мы проверяли место, где была засада. Трупов нет, но следов крови уходящих в кяризы «духов» достаточно много.
— Уползли, гаденыши! — сказал Володя и выругался витиеватым матом. — Никифор, у тебя на машине остались дымовые мины?
— Есть, наверное. Сейчас спрошу. Лебедков, «дымовухи» не закончились?
— Последние, четыре штуки, — ответил сержант.