Координатор
Шрифт:
Ожидание было полезно. Собственно, вся его работа состояла в том, чтобы ждать, — когда убьет он или когда убьют его. Ожидание успокаивало. Пальцы не дрожали, пульс нормальный. Плечи слегка вспотели, но это тоже было нормально. Кроме того, ожидание несло в себе полезную информацию. В каюте сидел профессионал, любитель давно бы уже вылез наверх — посмотреть, почему Уайлд так долго остается в рубке. Профессионал знал, что он ездил в паб, и теперь раздумывал, что бы это значило. Будь тот человек в каюте к тому же еще и моряком, что позволило бы ему избежать ошибки с креном лодки, сейчас он бы уже выполнил свое задание и ушел на берег. Эта тонкая грань между успехом и провалом, между жизнью и смертью, воплотившаяся на этот раз всего лишь в легком шестидюймовом смещении безлюдной на вид лодки, не переставала восхищать и очаровывать
Первая волна плеснула о борт судна. Уайлд погасил сигару в пепельнице, стоявшей у штурвала: он выкурил ее только наполовину. Лодка заскребла днищем по дну. Когда она завалилась на левый борт, Уайлд ухватился за люк и съехал вниз по трапу, почти не касаясь ступенек.
— Выходи! — крикнул он.
Из-за шторы, закрывавшей вход на форпик, показался ствол с глушителем. «Зимородок» повернулся на правый борт. Пистолет выстрелил, но толчок судна отбросил его влево, а Уайлд уже нырнул вперед, скользнул вдоль левой койки и ударил кулаком по стволу, всем телом обрушившись на занавеску. Толстая ткань затрещала, сорвалась с колец и накрыла руку Роклина. Уайлд схватил его за галстук и рванул к себе. Роклин развернулся и одновременно выстрелил еще раз. Но Уайлд был уже над ним и позади него. Его правая рука описала широкую дугу. Ребро ладони, твердое и крепкое, как стальная труба, опустилось Роклину на основание черепа. Роклин рухнул на колени, потом упал лицом вниз. Его очки слетели и покатились по каюте, Уайлд наклонился к Роклину и пощупал у него пульс. Удовлетворенный результатом, он вытащил пистолет из его безжизненных пальцев. Это был девятимиллиметровый «люгер»! Уайлд отвинтил глушитель и засунул его в брючный карман Роклина; пистолет он убрал обратно в кобуру, висевшую у Роклина под мышкой. Он прислонил труп к переборке каюты и обыскал его, медленно и методично, не рассчитывая найти ничего особенного. На одежде Роклина стояла метка Бирмингемского универмага; в бумажнике лежали документы на имя Джозефа Брауна. Судя по бумагам, он числился коммивояжером от текстильной фирмы.
Уайлд положил бумажник на место, сел на койку и стал разглядывать свою жертву. А ведь все могло бы быть наоборот. Он вздохнул. Когда-нибудь он окажется на полу, а кто-то другой будет сидеть рядом. И возможно, этот «другой» будет коллегой, даже другом того, кто сейчас лежит в его каюте. Таковы правила профессии. Уайлд подумал, что это честные правила.
Было без четырех три. Стемнеет не раньше чем через два часа. Уайлд подумал, что лодки, особенно когда они стоят на приколе, предоставляют слишком мало возможностей для сокрытия улик. Он открыл стоявший позади рундук и вытащил длинный канат из манильской пеньки. Завязав на нем узел, он накинул петлю на голову и плечи Роклина, потом затянул ее покрепче и перетащил его в душевую кабинку. Здесь он прислонил тело к стене и перекинул канат через хромированную трубу. Крепко держа его левой рукой, он стал поднимать Роклина правой. Пот ручьями струился у него по шее и смачивал воротник свитера. Он как можно плотней прижал труп к стене, со всей силы затянул канат и основательно закрепил. Роклин обмяк, подвешенный под мышки и едва касаясь носками ботинок резинового коврика. Его голова неестественно свесилась вниз, но в остальном он выглядел довольно сносно. Отверстие душевой трубки торчало рядом с его ухом, капли воды текли сначала по щеке, потом струились по подбородку и расплывались на рубашке. Уайлд подобрал отлетевшие очки, положил их в нагрудный карман Роклина и задернул шторку душевой. Это было не слишком аккуратно, но он сделал все, что мог.
Внимательно осмотревшись, он до конца оборвал свисавшую занавеску перед каютой и запихал ее в рундук. Принюхавшись, взял флакон с лосьоном и плеснул его на печь; жидкость зашипела и затрещала на раскаленной поверхности, воздух наполнил густой аромат «Принца Гурьелли», забивавший все другие запахи. После этого достал метелку и совок и убрал все осколки стекла, потом протер шваброй растекавшуюся жидкость; благоухание в воздухе осталось.
Он еще раз окинул взглядом каюту, чувствуя что-то похожее на сожаление. Конечно, эту тесную конуру нельзя было назвать настоящим домом, но все-таки он постарался устроиться здесь как можно уютней. В кожаном чехле на штурманском столе хранился набор магнитных шахмат, рядом лежала книга, посвященная нью-йоркскому турниру 1924 года: он был достаточно старомоден, чтобы считать
Он надел свой плащ и спустился на берег. Теперь, когда начался прилив, стало намного холоднее. Плавучие дома качались на воде, привязанные к причалу тросами, дно совсем исчезло; при желании можно было вообразить, что вместо ила его покрывает чистый песок. Он перелез на заднее сиденье и взял пакет с продуктами. Выпрямившись, он взглянул на дорогу, уводившую к Сент-Хелин, и увидел, как вниз по холму скользит двухместная «ланция»-купе. Он подумал, что следующие несколько часов могут оказаться для него очень трудными, и, вздохнув, понес продукты на борт.
Машина остановилась с визгом тормозов. Кэролайн хлопнула дверцей и стремительно взлетела по трапу, взмахивая дамской сумочкой и рискуя свалиться в воду на своих высоких каблуках. У нее были очень длинные, прямые, стройные ноги. Ему редко приходилось видеть ноги лучше, чем у нее. На ней был плащ нараспашку, под ним бледно-зеленый костюм-двойка и темно-зеленый джемпер. Для женщины ее возраста — а ей перевалило уже за тридцать — и матери одиннадцатилетнего сына у нее был на удивление неразвитый торс; как ни странно, маленькая грудь и щуплые плечи, дополнявшие столь восхитительные ноги, только увеличивали ее привлекательность. У нее было округлое лицо, прямой нос, зеленые глаза, нетерпеливый взгляд. Она шла с непокрытой головой, рассыпав на ветру роскошные темно-рыжие волосы, не слишком подходившие к ее фигуре. Уайлд подумал, что она стареет незаметно, в равной степени сдавая позиции по всему телу — от безупречных лодыжек до крашеной макушки. Она была женщиной, созданной для наслаждения, а не для восхищения. Он обнял ее и поцеловал в губы, почувствовав, как ее нетерпение обдало его теплой и влажной волной. Женщин он квалифицировал по цветам; Кэролайн Карри имела цвет герани.
— О, милый, — сказала она, с трудом переводя дыхание.
Он оторвал ее от пола и понес в рубку. Она прильнула к нему, как взволнованный щенок, потом высвободилась из его рук и принюхалась; сходство с любопытным сеттером стало еще сильнее.
— У тебя на борту была женщина.
— Не говори глупостей, Кэролайн. Просто я уронил свой лосьон.
Она взбежала вверх по трапу.
— Тебе не следовало бы так много пить, Джонас.
— Это все из-за одиночества, моя радость. — Он помог ей снять плащ. — Как насчет рюмочки чего-нибудь крепкого?
— Лучше стакан чаю.
Он наполнил металлический чайник, глядя, как она снимает жакет, небрежно швыряет его поверх плаща, расстегивает «молнию» на юбке. Она всегда испытывала сексуальный голод, но сегодня это чувство было особенно острым. Чтобы добраться к нему, она проехала сто двадцать миль. И теперь она не позволит себя остановить. Он зажег газовую горелку и повернулся к ней. Она взялась за поясок с подвязками. Он обнял ее, спрашивая себя, не пользуется ли она льдом, чтобы делать более твердыми свои соски.
— Почему ты так рано вернулась?
Ее глаза блеснули. У нее был какой-то секрет.
— Просто не было причин сидеть дома, — ответила она беззаботно. — И я хотела сделать тебе сюрприз.
— Тебе это удалось.
Он сел на койку, усадил ее к себе на колени и наклонился, чтобы поцеловать в шею.
— Джонас! — Она уперлась руками ему в грудь. — У меня есть совершенно невероятные новости.
Уайлд слегка отодвинулся от нее, чтобы дополнить лежавшую у другого борта кучу собственной одеждой.
Кэролайн Карри вытянулась на койке, закинув руки за голову.
— Ты не хочешь их услышать? — спросила она.
Уайлд расстегнул ее поясок.
— Позже, — сказал он.
Глава 4
Он удивился собственному нетерпению. До сих пор это никогда не происходило столь стремительно. Он подумал, что так получилось ничуть не хуже. Ее голова билась об изголовье койки, но она этого не замечала. Ветер гнал море на корпус судна, и оно ходило ходуном на своих швартовых; в такт его движениям скрипела стойка душа.