Копье Судьбы
Шрифт:
– Кого вы там убили, Скворцов? – настораживается следователь.
– Да он опять «психа» включил, гражданин следователь! – Хазва подло подставляет вместо себя ничего не понимающую Дашу. – Я же вас предупреждала, он неадекват. Кем он только не воображал себя в лесу – то партизаном-людоедом, то «черным поясом» карате, то собакой, то егерем.
– Даша, умоляю, поверь, тобой владеет дух злой колдуньи! Когда ты била и тащила Капранова, тобой руководила Хазва, но ты этого не помнишь, потому что она отключает твою память!
– Да ты что несешь, быдло симферопольское? Посадить
– Жукова, сядьте!
– Да он же все на меня решил повесить! Меня девки в камере предупреждали. Ну, тогда и я расскажу все, как было! Записывайте, гражданин следователь. Лопатой – он ударил. А потом взял парня за ноги, оттащил к костру и положил лицом на угли! Еще и ногой на затылок наступил, чтоб лицо поглубже погрузилось в угли. И засмеялся: «Так будет со всеми, кто станет на моем пути!»
Так хрипят псы в последний момент перед схваткой, когда шерсть уже дыбом и клыки оскалены до десен.
– Сидеть, Скворцов! – следователь бросается поверх стола, но не успевает – арестант вцепляется подельнице в горло.
– Будь проклята, ведьма! Умри!
Сигнал экстренного вызова охраны проблесковым маячком мигает над дверью комнаты для допросов. Гудит зуммер тревоги.
«Зу-у-у-у-у!!!»
«Зу-у-у-у-у-!!!»
«Зу-у-у-у-у!!!»
Дожевывая перекус, в комнату врывается долговязый рыжий надзиратель, скручивает буяна, тащит в коридор.
– В «стакан» его закройте, урода! – вслед ему кричит следователь. – На сутки!
В «СТАКАНЕ»
«Стакан» – каменная ниша в стене для изоляции буйных заключенных, отделенная от коридора железной дверью.
Ты бурно дышишь после борьбы с охранником, пот высыхает липкой упаковочной пленкой на теле. В темноте ощупываешь колючие стены в цементной «шубе», сзади – приступочка, на которую можно присесть. Но нет, это очередное издевательство ментов – приступочка тоже колюча, через минуту зад начинает печь, колени не согнуть, так как они упираются в дверь.
Приходится стоять. Ноги затекают. Поневоле опираешься о «шубу» то бедрами, то плечами – в этих местах начинает жечь кожу до мяса.
Счет времени теряется, сколько прошло – час-два-три? Сокамерники говорили, что больше трех часов в «стакане» держать запрещено. Но следак крикнул легавым запереть на сутки… блин, неужели сутки стоять в темноте?
Тебе абсолютно нечего делать. Не отвлекают никакие раздражители – зрение и слух отключены, работают только осязание и обоняние, но они почти не подают новых сигналов, кроме усиливающейся с каждой минутой боли в местах прилегания к «шубе».
«Господи, голос Твой слышал я в лесу, пошел и сражался за женщину! Так за что Ты наказываешь меня? Разве я был не прав в бою против насильников?»
В ответ слышится картавый мужской голос.
– Это же он вам молится, Валентин Григорьевич, ваш голос он слышал в лесу. Римма, он хоть как-то реагирует?
Женский голос отвечает:
– Сейчас посмотрим зрачковый рефлекс.
Кто разговаривает? Может, охранники в коридоре?
Ты нащупываешь на двери «штифт», приникаешь к нему, и вдруг в зрачок втыкается «шило» яркого света, ты отшатываешься,
– Эй, старшой! – ты стучишь в дверь, – открой, ссать хочу!
Молчание в ответ. Глазок гаснет.
ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОГО ПСИХИАТРА «МНОГОМЕР»
Доктор Самуэльсон о феномене Скворцова
По роду своей деятельности, (а я работал психиатром в Киевском следственном изоляторе № 13, известном, как Лукьяновское СИЗО), мне приходилось встречаться с самыми разными преступниками, в том числе и с очень известными. В частности, я работал с Сергеем Скворцовым. Этика моей профессии не позволяет раскрывать многих деталей пребывания заключенных в СИЗО, поэтому я хранил молчание вплоть до своего увольнения со службы по причине достижения пенсионного возраста. Об этом случае я решился написать также еще и потому, что он представляет собой существенный научный интерес, хотя при первой встрече он не произвел на меня особого впечатления.
– Снимите с него наручники, – сказал я.
– Он «СНА», – напомнил мне сержант. Аббревиатура «СНА» означает «склонен к нападению на администрацию». Таким полагается удвоенный конвой, вывод из камеры в наручниках, пристегивание при допросе к особым ушкам на табурете.
Я настоял, чтобы наручники с него сняли.
Скворцов сел, потирая надавленные кисти. Волосы у него были темно-русые, лицо округлое, лоб высокий с залысинами, между бровей вертикальная морщина, глаза карие с зеленоватым отливом, нос с прямой спинкой и пористыми крыльями, верхняя губа чуть выступает над нижней, подбородок небольшой. В общем, ничем не выделяющийся парень. С одной только разницей. Этому «парню» инкриминировалось более тридцати трупов. После «Украинского зверя» Оноприенко, убившего из обреза 52 человека, Скворцов занимал «почетное» второе место в списке серийных убийц Украины.
– Курите? – спросил я, протягивая пачку сигарет и внимательно изучая пациента.
Внешний осмотр может многое сказать опытному психиатру. Двигательно-волевые и моторные навыки были у него в норме, кататонического возбуждения не наблюдалось.
Скворцов предложенную сигарету взял, но не закурил, спрятал в карман куртки.
– На что жалуетесь? – спросил я. – Голова не болит? Как спите?
Я задавал обычные вопросы, он коротко отвечал, и я словно бы невзначай спросил.
– Скажите, вот эти ужасы, что про вас рассказывают, неужели это правда? Словом «неужели» я как бы давал понять, что не верю в его виновность.
– Женщин и детей не убивал! – заявил он. – Следак хочет повесить на меня чужие грехи. Я вообще, если вдуматься, никого не убивал. Эх, да вы все равно мне не поверите.
– Даже если не поверю, я вас выслушаю.
– И доложите, кому следует?
– Я дал клятву Гиппократа. Из этих стен ничего не выйдет.
Он усмехнулся.
– Ладно. Вот скажите мне, доктор, можно считать убийством, если человек держит в руке острую палку, а кто-то поскользнулся и случайно на нее напоролся?