Копье Судьбы
Шрифт:
– В «стакане»… сутки… простоял…
Чухан имел вместо ступней «копыта», вместо ладоней – культи без пальцев.
– Что глядишь так брезгливо? – спросил он, приседая рядом со Скворцовым. – Думаешь, ты лучше от меня? Ты в пролежнях весь, из тебя говно пальцами выдавливают…
– Ты че несешь?
– И бородою почище меня оброс, и дышишь через трубку, как водолаз.
– Дао чем ты, дурак?
– Хоть дурак, а воду имею. Питочки небось хочется?
– Дай…
– А примешь? Из моих-то рук?
– Давай.
Шмонька заполз к себе под нару,
Присыпанная мусором вода подрагивала вровень с краями миски, зажатой грязными культями. Меняла предупреждал – любой контакт с «чуханом» автоматически переводит в разряд опущенных. Но и пить хотелось невыносимо.
– Пей, чего уж, – сказал чухан, – никто не углядит, да и все равно тебе уж…
Мишаня на продоле хрипел и кашлял, глядя в потолок бессмысленными глазами. Этот сейчас ничего не поймет, никому не расскажет.
В критические минуты голос тела сильнее «понятий».
«Скворец» припал к щербатой кромке.
Тепловатая влага потекла по иссохшему пищеводу.
Блаженство утоления жажды… простое счастье…
Испив воды до половины, Скворец блаженно перевел дух.
– Почему… мне… уже… все равно? – на выдохах переспросил он.
– А тебе вскорости ко мне переезжать… – сообщил чухан.
– Куда к тебе?
– Под нары, куда же еще.
В сердце вонзилась заноза. «Блин, я реально законтачился и теперь завишу от этого грязного бомжары».
– Ты меня заложить хочешь?
– Я-то? Нет, ты по воле Божьей под нары залезешь.
– Тогда я спокоен. Богу до меня дела нет.
– Богу до всех дело есть. Не смиряешься ты, упорствуешь. Загонит Он тебя под нары, ох, загонит.
– Не каркай. Кому скажешь, что я твою воду пил, убью.
– Куда тебе, ты и встать-то не сможешь.
Сергей встал. Шатаясь, похвастался.
– Я сутки в «стакане» простоял.
Шмоньку это сообщение не впечатлило.
– Всего-то? – хмыкнул он в седую, пегую вокруг рта бороду. – Симеон Столпник тридцать лет простоял на столпе, стяжав дар исцеления и прозорливости, а ты – су-у-утки. Дворяне почему столбовыми назывались? Они испытание проходили на крепость духа, на столбах стояли годами. Кто проходил испытание, тем власть давали, а злые, жадные да трусливые на столбе и суток не простоят, им с самими собой страшно, из душ их беси лезут, вот как из тебя…
– Нет во мне бесов, ушли они.
– Тут они, никуда не делись. Когда устоишь на столбе, тогда уйдут из тебя беси, не смогут жить в душе твоей, аки в пещере огненной…
Скворцов с удивлением вглядывался в пожамканное лицо бомжа.
– Я думал, ты чухан зачумленный, а ты – рассуждаешь…
– А я не чухан.
– А кто?
В седых зарослях протаяли иконописные глаза. Шмонька даже ростом выше стал, когда объявил свистящим шепотом, от которого мурашки побежали по спине.
– Я есмь бич Божий!
Секунду длилось наваждение, потемневшая икона древнего святителя грозно глянула из серебряного оклада и тут же сгинула.
– Бич я, – жалобно забормотал Шмонька, – бичую в Бозе, ибо сказано, «последние станут первыми».
– Так вот ты кто… – прошептал Сергей, – ты юродивый…
– Ты попей еще.
Скворцов отпил треть оставшейся в миске воды.
– Теперь как себя чувствуешь? – спросил чухан.
Головокружение отступило, в глазах прояснилось, стихло жжение в «пролежнях» на спине и ягодицах, в местах прилегания к телу колючей «шубы» «стакана».
– Теперь лучше, – сказал Сергей.
– Из тюремки-то хочется выйти?
– Кто ж не хочет…
– Сказать тебе, как из тюрьмы выйти?
– Говори.
– А ты попроси. Я тебе великий секрет открою.
Сергей поколебался, ай, чем черт не шутит.
– Открой секрет, Шмонька, пожалуйста.
– Ты не меня, ты Господа проси. На колени стань, да поклонись Ему до земли. Тогда только на свободу выйдешь.
В тюрьме рад любой подсказке, любому объяснению происходящего с тобой ужаса. Поэтому Сергей не отметает с порога Шмонькины требования, какими бы безумными они ни казались, а чухан торопит-подгоняет.
– Идут уже, ставай на колени, глупый! Глупый ты от гордости. Из-за гордыни сидишь тут. Перебори гордыню, попроси юрода, авось, через меня пришлет тебе Господь благовествование.
Стал Сергей на колени, склонился перед юродивым, залепив лицо руками.
– Подскажи, Господи, как выйти мне из тюрьмы?
А Шмонька и рад, что провел сокамерника: захохотал кудлатой пастью, подпрыгнул, захлопал руками, как крыльями, и прокукарекал, кривляясь.
Петя, петя, петушок,золоченый гребешок.Клюв горит, как жаркий уголь,поищи-ка пятый угол!По сусекам посвищи,Пятый угол отыщи!Там скрывается, увы,Выход из твоей тюрьмы.Подбоченился чухан и прокричал с перевзвизгами.
«А не найдешь пятый угол, так сидеть тебе тут вечно! Анафема убийце! Анафема вору! Анафема предателю!»
От криков юродивого волосы стали дыбом, мороз прошел по коже.
– Тьфу ты, старая сволочь! – выругался Сергей.
Заклацал замок. Чухан юркнул под нары.
Дверь открылась, вошли надзиратель с санитаром, погрузили самоубийцу на носилки и вынесли из камеры.
БУДЕШЬ МОИМ КИНШОНОМ?
Лукьяновское СИЗО, камера № 547
Вечер, температура воздуха 29 градусов.
Кухарю пришла передача. В картонной коробке среди прочей еды находилась палка вяленой колбасы «Скворцово».
– Скворец, колбаска-то твоего имени! – хохотнул Кухарь.
Качан вразвалочку подошел, отмел колбасу, Кухарь вцепился в палку, Качан дернул к себе, Кухарь не отдавал, Качан взърился, начал бить шныря.
Крики и стоны избитого «достали» пахана.