Копенгагенский разгром
Шрифт:
— Послушать вас, так солдат и вовсе кормить ни к чему, — фыркнул я.
— Именно так! У меня была замечательная мысль на этот счет! Я пытался доказать, что вода содержит все необходимые для организма вещества и что достаточно пить одну только воду, но, к сожалению, опыт прошел неудачно. И тогда я задался целью разработать диету из расчета одного пенса на человека в день. Наиболее удачным оказался…
— …гороховый суп! — воскликнул я, вспомнив, как в трюме с удовольствием поглощал отвратное пойло.
Долгожданное событие
— Dover! Dover! — кричали радостные англичане.
Глава 20
В Дувре случилось неожиданное объяснение с мосье Каню. Затеял разговор сам французишка. Мы зашли в небольшую таверну, сели за столик. Я крикнул кельнера, но никто из прислуги не обратил на нас внимания.
— Проклятые-с англичане, — проворчал Жан.
Еще пять минут прошло в ожидании. Я вновь кликнул кельнера. Прислуга и посетители оживились. На нас бросали вполне доброжелательные, но лукавые взгляды и перешептывались. В третий раз, уже повышенным тоном, я потребовал обслужить нас. Кот Нуар, дремавший на коленях у Жана, выразил мне неудовольствие хмурым взглядом. Но к нам никто не подошел.
У меня чесались руки набить физиономию кому-нибудь из англичашек. Но я сдержался и велел французишке идти за едой. Каналья посадил кота на стул и отправился к буфетной стойке. Я ожидал, что Жан нарвется на грубость, но мосье Каню нашел подход к заносчивым англичашкам. Они посмеялись с буфетчиком и даже обменялись рукопожатием.
— Вот каналья, — пробурчал я.
Но свиные колбасы и картофель смягчили мое настроение. Тогда-то Жан и затеял неожиданный разговор:
— Барин-с, сударь-с вы мой. Не соблаговолите ли дать мне небольшой-с отпуск-с?
— Отпуск? — удивился я. — Но мы же едем в Лондон.
— А я никуда-с не денусь. Разумеется, поеду-с в Лондон-с.
— Но какой тебе прок в таком отпуске? — недоумевал я.
— Барин-с, сударь, осмелюсь предположить-с, что вам хотелось бы побыть-с в одиночестве-с, отдохнуть-с от моего общества-с, так сказать…
— Ну что ты, Жан?! — всплеснул я руками, уязвленный тем, что слуга обнаружил, да еще и решился врачевать мой душевный недуг.
— Я хотел как лучше-с, — ответил он.
Я отвел глаза и столкнулся с ленивым презрительным взглядом Нуара. Совесть замучила меня. Я вел себя хуже паршивого кота. Жан спас мне жизнь, а я даже не соизволил приложить усилие, чтобы примириться с ним. Но он был прав, я нуждался в отдыхе от его общества.
— Знаешь, Жан, я ведь и не отблагодарил тебя, а ты спас мою жизнь. И впрямь не пристало мне помыкать тобою. С этой минуты будем просто товарищами! А слугу я уж найду какого-нибудь, — сказал я.
— Барин-с, сударь! — замахал руками Жан. — Служить вам — вот смысл-с моей жизни! Я просто-с хотел-с небольшой отпуск-с!
— Хорошо-хорошо!
Мое обещание понравилось Жану. Спор прекратился. Мы закончили трапезу и разошлись в разные стороны как хорошие знакомые.
Я знал, что должен как можно быстрее увидеть графа Воронцова, однако накатила смертельная усталость, и я позволил себе небольшой отпуск, растянув путь до Лондона на несколько дней.
Появилось некоторое неудобство. В трактирах и пабах для порядка я трижды требовал обслужить меня, а затем сам отправлялся к буфетной стойке. Всякий раз, когда я переступал порог питейного заведения, следом, едва не наступая мне на пятки, заходил Жан, неизменно с котом Нуаром. Постоянные встречи с мосье Каню я объяснил тем, что за долгие годы мы привыкли трапезничать в одно и то же время. Жан не драл глотку, а сразу же подходил к буфетной стойке. Но обслуживал теперь он только себя одного и, получив заказ, садился за отдельный столик, откуда приветствовал меня легким кивком. Кот даже взглядом меня не удостаивал.
Я полагал, что спесивые англичашки не хотят обслуживать проезжего иностранца. И только в Лондоне узнал, как ошибался.
Граф Воронцов был удивлен и обрадован моему появлению. Он с гордостью сообщил, что вновь назначен послом, я наскоро его поздравил. А потом рассказ о моих злоключениях и об обстоятельствах, при которых лорд Нельсон принял решение разгромить Копенгаген, затмил остальные новости.
К моему удивлению, узнав о неблаговидной роли мадемуазель де Понсе, Семен Романович только и обронил:
— Надо же. А казалась таким ангелочком.
— Да уж, ангелочек, — с иронией повторил я. — Горничную свою попросту бросила. А та оказалась смышленой девушкой. Она помогла мне в Ярмуте…
При упоминании о Николь краска залила мои щеки, и я не решился выяснять подробности о бывшей горничной виконтессы де Понсе. И вдруг я увидел на полке коробочку, обернутую бархатом.
— Семен Романович! — воскликнул я, указав на нее.
— А-а, это мой маленький сюрприз!
— Право, мне крайне неловко. Когда инспектор Салливан сообщил об убийстве, я так переживал, что по нелепой случайности сунул в карман чашечку.
Семен Романович рассмеялся, взял коробочку и передал ее мне.
— Вот и пусть останется у тебя — на память о приключениях в Англии.
— Но как она к вам вернулась? — спросил я и почувствовал, что снова краснею.
— Горничная виконтессы, Николь, привезла ее из Ярмута, — ответил граф Воронцов. — Да не волнуйся, она неплохо устроилась. Ты лучше вот что скажи. Как Артемий Феклистов оказался там? Ты же опознал его труп…
— Я ошибся. Скажите, а Камышова так и не нашли?.. Я уверен, что не нашли.