Копейщики
Шрифт:
– Эфенди, эфенди! – крик застал его врасплох. Юсуф поднял глаза и увидел, как двое всадников, обгоняя в быстрой скачке с наветренной стороны колонну конницы, приближались к нему. Несколько телохранителей также пустили своих лошадей вскачь, догнали своего предводителя и поехали рядом, положив ладони на эфесы мечей. Аль - Малик успокоил их жестом руки.
В верховых он узнал лазутчиков из передового отряда, высланного к Каиру ещё прошлой ночью.
– Иль хамдуль Илла («Слава Господу» - араб.)! – Передовой воин, тяжело дыша и вытирая грязной ладонью пот, придвинулся вплотную.
– Город наш, о, эфенди! Крестоносцы ушли из Каира ещё вчера.
80
Сторонники визиря Шевара ибн Муджира – языческого правителя Каира
– Иль хамдуль Илла, - повторил Юсуф, обернувшись на Восток и поднимая руки к вечернему небу.
Но через несколько минут мысли Аль-Малика приняли другой оборот:
«Кто поведает о моих тяготах, лишениях, сомнениях, ответственности и ошибках потомкам, которые когда-нибудь в будущем усядутся за чашкой чая в маленьких селениях под навесами из листьев финиковых пальм? В легендах и сказках останутся только победы. Никто не перепишет имён погибших, никто не сосчитает слёз матерей и жён, никто не соберёт в нить памяти чёрные бусы бессонных ночей, проведённых мной в осадах и быстрых переходах по пустыне».
***
То ли Юсуф управлял судьбой, то ли она им. Но так или иначе, через четыре года кровопролитных боёв не только Египет, но и вся Северная Сирия были в его власти. Он вступал в город, из которого уходил когда-то молодым, подающим надежды воином. А теперь Дамаск встречал его – султана Египта, основателя династии Айюбидов - громкими криками, воплями труб, боем барабанов и пением камышовых дудок.
Его хозяин и повелитель - Нур-ад-Дин - пал жертвой собственной слабости. Он был побеждён временем и славой, принадлежащей ему, Юсуфу ибн-Айюбу.
«Салах-ад-Дин!» («Защитник веры» – араб.)
Это имя катилось вслед растущему в размерах клубку слухов, заставивших гарнизон Дамаска сдаться.
Армия, состоящая их мамлюков, боготворила своего удачливого командира. Шеренги конных лучников и копейщиков кричали ему вслед:
– Ты нанизываешь города на свой меч, как финики на иглу! Покажи нам его!
И Саладин, останавливая взмахом руки беснующиеся толпы, послушно доставал из ножен сверкающее лезвие. Он поднимал смертоносную сталь над головой, поворачивал к солнцу, вращая кистью, и… яркая двойная ослепительная молния оставляла белый след восторга в широко открытых глазах всадников.
И тогда по рядам, как волна, катился громкий вопль,
– Зу-ль-факар [81] !
Саладин улыбался и спрашивал сам себя:
«Почему эти люди идут за мной, почему они, оставив семьи, дома, клочки скудной земли, которые могут прокормить разве что пару коз, делят со мной ратные труды уже пятый год? Что заставило их забыть племенные конфликты, ссоры, обиды и сплотиться в единый народ? Проповеди пророка Мухаммеда? Коран? Несомненно! Вера? Наверное, да. Ведь ислам для них – истина, а для меня - цель и инструмент объединения арабов, сельджуков, курдов, персов. А может - меч?» - Эта мысль обожгла его душу печалью.
81
Саладин бережно погладил многослойный клинок, тот самый Зу-ль-факар, подарок благословенного Зайда пророку Мухаммеду, ту самую сталь, которая, как говорят легенды кочевников, прокована вместе с наконечником копья, пробившего плоть пророка Иссы.
В возгласах восторга воинов Саладину трудно разобрать, чего в его людях больше. Веры в Аллаха, любви к нему - или к сверкающему клинку, который он не спеша вкладывал обратно в ножны.
Медленным шагом правитель Египта и Сирии въехал в празднично украшенные ворота Дамаска.
Пели рожки и свирели, звенела медная упряжь лошадей и сталь оружия. Облака пыли поднимались в узких улицах города от проходящих колонн конницы.
«И всё-таки это я научил их воевать. Своевольных и вольнолюбивых, капризных и мстительных, жестоких и беспощадных. Научил подчиняться приказам, научил не бросаться сломя голову на врага в диком порыве, а следовать определённым задачам и целям. Научил не бегать в панике испуганной толпой при неудачном исходе битвы, а отступать в полном боевом порядке, прикрывая внезапными вылазками раненых и отставших».
Погруженный в свои мысли, Саладин по привычке опустил голову на грудь.
«Моя цель достигнута. Слава Аллаху! Арабы теперь, как крепкий кулак, занесённый для удара. Но настоящие испытания для них ещё впереди. Христиане – это не наёмная шумная вольница неверных эмиров и халифов. Это серьёзная сила и стойкий враг с хорошим вооружением и такой же фанатичной верой в пророка Иссу».
– Посмотрим! Аллах велик, клянусь мудростью Пророка, - он похлопал свой меч по витой рукоятке, украшенной резьбой из слоновой кости.
– И даже время - в ладонях его, - брошенная Саладином в пространство фраза повисла в пыльном воздухе.
– «О, Великий Аллах! Твои уста были закрыты для меня. Но я видел истину твою, выведенную на бумаге руками учеников пророка, и благодарю тебя за это. Мне милей благочестивые беседы в прохладной тиши медресе с богословами и толкователями сур, но ты сделал меня воином, ибо написано в Коране: «…Ты ненавидишь то, в чем благо для тебя, ибо не с тобой знание, но с Богом…». Ты сделал меня властелином судьбы, охотником, идущим по следу сказочной удачи. Ты давал мне в руки то, чего я не просил. Когда ты положил к моим ногам Египет - я понял, что мне предназначена Сирия. Когда ты взял меня за руку и привёл в опустевший шатёр Дамаска - я знал, что и это только путь, который ты назначил мне, недостойному понять твои цели и желания.
Вот мои уши, вот моё сердце, вот моя душа. С дуновением ветра, с тихим шорохом песка, лёгким всплеском воды в кувшине, идущим по верёвке из колодца мудрости, вложи в них твои знание и силу. Я вижу волю твою, палец твой, бегущий по строке пророчеств, в которых слышу голос, говорящий мне: «Блеск меча – вот твоё солнце, острая кромка клинка – тонкая нить, ведущая тебя на Запад. Пыль от скачущей конницы – воздух для твоих лёгких, стены взятых городов – вот твой дом».
И ещё я слышу слова Пророка, тонким ручьём текущие прямо в моё сердце: «…спасение храбрых - под сверкающими саблями, и рай - под сенью мечей...»