Копилка Сатаны (Ученик дьявола)
Шрифт:
Тодд вздохнул с облегчением, и вдруг обозлился на самого себя. «В конце концов, кто командует?» Затем самообладание вернулось: «Я командую, я».
Дуссандер стоял молча, опустив голову.
— Теперь можете снять, — великодушно объявил Тодд… и не мог не задуматься, а захочет ли он снова, чтобы Дуссандер надел эту форму. Хоть на несколько секунд…
7
Январь 1975 г.
Тодд вышел из школы, когда уже прозвенел последний звонок. Сел на велосипед и поехал в парк. Там он нашел пустую скамейку, поставил велосипед на подставку
Английский — 3, История Америки — 3, естествознание — 3, «Общество и ты» — 4, начальный курс французского — 2, начала алгебры — 2.
Он смотрел на оценки, не веря своим глазам. Предполагал, что оценки будут не очень, но это была просто катастрофа.
«А может, это и к лучшему, — сказал вдруг внутренний голос. — Может быть, ты сделал это специально, потому что половина тебя уже хочет с этим покончить. Уже пора прекратить. Пока не случилось что-то ужасное.»
Тодд тут же отмел эту мысль. Ничего ужасного не случится. Дуссандер у него в руках. Полностью под контролем. Старик думает, что у одного из друзей Тодда есть письмо, но он не знает, у кого именно. Если с Тоддом что-нибудь случится — что-нибудь — письмо попадет в полицию. Когда-то он считал, что Дуссандер попытался бы что-то предпринять. Но он уже слишком стар, чтобы бегать, даже с высокого старта.
— Он полностью под контролем, черт побери, — прошептал Тодд и топнул ногой так, что напряглись все мышцы. Говорить с самим собой — плохой знак, сумасшедшие разговаривают сами с собой. Эта привычка у него появилась в последние полтора месяца, и похоже, останется надолго. Из-за этой привычки кое-кто на него начал странно поглядывать. Учителя, например, а этот олух Берни Эверсон подошел и прямо спросил, не поехала ли у него крыша. Тодд чуть было не дал ему по морде, но эти штуки — драки, потасовки, мордобой — не лучший метод. Такие штуки всегда выставляют тебя не в лучшем свете. Разговаривать с самим собой плохо, это ясно, но…
— Хуже всего сны, — прошептал он. На этот раз он не сдержался.
В последнее время его сны превратились в кошмары. В этих снах он всегда был в униформе и стоял в шеренге сотен изможденных мужчин, пахло горелым, и доносился чавкающий рокот бульдозерных двигателей. Потом вдоль шеренги проходил Дуссандер, указывая то на одного, то на другого. Они оставались. Остальные уходили в сторону крематориев. Некоторые брыкались и сопротивлялись, но большинство слишком истощено и измучено. Затем Дуссандер останавливался перед Тоддом. Их взгляды встречались в течение долгой парализующей минуты, а потом Дуссандер указывал кончиком выгоревшего зонта на Тодда.
— Этого берите в лабораторию, — говорил Дуссандер из сна. Его губа оттопыривалась, и видны были вставные зубы. — Возьмите этого американского пацана.
В другом кошмаре Тодд сам был в форме СС. Его сапоги сияли, как зеркало. Нашивки с черепом и перекрещенными молниями сверкали. Он стоял посередине бульвара Санто-Донато, и все на него смотрели. И показывали пальцами. Некоторые смеялись. Другие смотрели оскорбленно, сердито или с недоумением. В этом кошмаре подъезжал странный автомобиль, резко, с визгом тормозов, останавливался, и оттуда на него смотрел
— Я тебя знаю! — объявлял пронзительно Дуссандер из сна. Он оглядывал зрителей вокруг, потом смотрел на Тодда.
— Ты командовал в Патине! Смотрите все! Это — кровавый изверг Патина! Специалист Гиммлера по производительности! Я разоблачил тебя, мясник! Я разоблачил тебя, детоубийца! Я разоблачил!
А еще в одном сне Тодд был одет в полосатую робу узника, и его вели по каменному коридору два охранника, которые были похожи на его родителей. У обоих были яркие желтые повязки на рукавах со звездой Давида. Вслед за ними шел священник и читал из Второзакония. Тодд посмотрел через плечо и увидел что священник этот — Дуссандер в черном плаще офицера СС.
В конце каменного коридора двойные двери открывались в восьмиугольную комнату со стеклянными стенами. Посреди комнаты находилась виселица. За стеклом рядами стояли изможденные мужчины и женщины, все обнаженные, с одинаковым мрачным тупо сосредоточенным выражением лица. У каждого на руке был синий номер.
— Все в порядке, — прошептал Тодд самому себе. — Все в порядке, все действительно под контролем.
Целующаяся парочка посмотрела на него. Тодд глянул на них злобно, ожидая, что они что-нибудь скажут. Они тут же стали смотреть в сторону. Неужели мальчик улыбается?
Тодд встал, сунул табель в карман и сел на велосипед. Он направился в магазинчик в двух кварталах от парка. Там он купил флакон средства для выведения чернильных пятен и авторучку с синими чернилами. Когда вернулся в парк (целующаяся парочка уже ушла, но алкаши все еще сидели, отравляя воздух вокруг), он исправил оценки по английскому — на 4, по истории Америки — на 5, естествознанию — на 4, начальному курсу французского — на 3 и началам алгебры — на 4. «Общество и ты» он стер совсем, а потом написал заново, так что весь табель приобрел одинаковый единообразный вид.
Как униформа.
— Не важно, — прошептал он себе. — Это их задержит. Это их хорошо задержит.
Однажды ночью в конце месяца, где-то после двух часов, Курт Дуссандер проснулся, воюя с простыней, вскрикивая и глядя в темноту, казавшуюся близкой и устрашающей. Ему нечем было дышать, он лежал, словно парализованный страхом. Как будто тяжелый камень придавил ему грудь, и он опасался сердечного приступа. Пошарил в темноте, ища настольную лампу, и чуть не свалил ее с тумбочки, пытаясь включить.
«Я у себя дома, — думал он, — в своей спальне, здесь в Санто-Донато, в Калифорнии, в Америке. Видишь, те же коричневые шторы на том же окне, те же полки заставлены моими дешевыми книжками из магазина на Сорен-стрит, тот же серый ковер и голубые обои. Никакого сердечного приступа. Никаких джунглей. Никаких глаз.»
Но страх вцепился в него, как клещ, и сердце продолжало биться учащенно. Возвращался кошмар. Он знал, что рано или поздно кошмар вернется, если пацан будет продолжать приходить. Проклятый пацан. Он подумал, что защитное письмо у товарища — скорее всего блеф, и при том не самый удачный, наверное, он взял эту идею из какого-нибудь теледетектива. Кто из друзей, даже самых надежных, не вскрыл бы такого рода письма? Так что никакого друга нет. Или он думает, что нет. Если бы знать точно…