Копилка Сатаны (Ученик дьявола)
Шрифт:
Из него выпала половинка странички, отпечатанная на машинке. Дуссандер отложил ее, чтобы рассмотреть позже, а сначала посмотрел на отметки.
— Да, дружище, похоже, ты на мели, — не без удовольствия произнес Дуссандер. Мальчик был аттестован только по английскому и истории Америки. По всем остальным предметам были двойки.
— Я не виноват, — прошипел Тодд со злостью. — Это из-за вас! Все эти рассказы. Мне снятся кошмары по ночам. Вы это знаете? Сажусь, открываю учебники и начинаю думать о том, что вы мне рассказали днем, а следующее, что слышу, это как мама говорит, что уже пора спать. Я не виноват. Не виноват! ВЫ слышите меня? Не виноват!
— Я слышу тебя
«Уважаемые мистер и миссис Бауден!
Настоящим сообщаю вам, что нам необходимо собраться всем вместе, чтобы обсудить успеваемость Тодда во второй и третьей четвертях. В свете успехов Тодда в предыдущих четвертях его нынешние отметки позволяют предположить наличие определенной проблемы, пагубно влияющей на успеваемость. Такую проблему зачастую можно решить при помощи открытого честного обсуждения.
Должен заметить, что хотя Тодд и был аттестован за полугодие, отметки могут быть снижены, если в четвертой четверти он радикально не изменит свое отношение к учебе. Из-за низкой успеваемости придется посещать школу летом, чтобы избежать отставания и проблем из-за изменения расписания занятий на будущий год.
Я должен также отметить, что Тодд занимается на отделении подготовки в колледж, но успеваемость в этом году намного ниже приемлемой для поступления в колледж. Она также ниже уровня академических способностей, выявленных тестами SAT.
Сообщаю, что готов встретиться с вами в любое удобное для вас время. Но чем раньше, тем лучше.
С уважением, Эдвард Френч.»
— Кто этот Эдвард Френч? — спросил Дуссандер, вкладывая записку обратно в табель (в душе он слегка иронизировал над любовью американцев к канцеляризмам: столько слов, чтобы сообщить родителям, что их сына могут выгнать из школы), потом снова сложил руки на груди. Предчувствие катастрофы было сильнее обычного, но не хотел ему поддаваться. Год назад он бы не сдался, год назад был бы готов к катастрофе. А сейчас не был готов, но казалось, что виноват во всем проклятый пацан. — Он твой классный руководитель?
— Кто, Калоша Эд? Нет, что вы. Он — завуч.
— Завуч? А что это такое?
— Разве не понятно? — сказал Тодд. Он был на грани истерики. — Вы же прочли эту чертову записку! — Он стал быстро ходить по комнате, бросая на Дуссандера быстрые, сердитые взгляды. — Так вот, никто об этой фигне ничего не узнает. Я не хочу. Ни в какую школу летом ходить не буду. Мои предки этим летом едут на Гавайи, и я хочу поехать с ними, — Он указал на табель на столе. — Вы знаете, что отец со мной сделает, если увидит это?
Дуссандер покачал головой.
— Он вытянет из меня все. Все. Узнает, что это из-за вас. Потому что больше ничего не изменилось. Будет допытываться и не отстанет, пока все не вытянет. А потом… потом будет… ужас.
Он обиженно посмотрел на Дуссандера.
— Они станут следить за мной. Могут отвести к врачу. Не знаю, откуда мне знать. Но не хочу этого ужаса. И не пойду ни в какую чертову летнюю школу.
— Или в колонию, — сказал Дуссандер очень тихо.
Тодд застыл на месте. Лицо его окаменело. Щеки и лоб, и без того бледные, побелели еще больше. Он уставился на Дуссандера и лишь со второго раза ему удалось выговорить:
— Что?
— Мой милый мальчик, — проговорил Дуссандер, приняв выражение великого терпения. — Я уже целых пять минут слушаю твой скулеж, но к чему сводятся твои стенания? Ты попал в беду. Именно ты. Обстоятельства против тебя. — Видя, что все внимание мальчика, наконец, обращено к нему, Дуссандер машинально отпил из стакана.
— Мой мальчик, — продолжал он, — эти обстоятельства для тебя очень опасны. И для меня тоже. Причем потенциальная опасность для меня гораздо больше. Ты переживаешь из-за табеля. Ха-ха! Всего лишь из-за бумажки.
Он щелчком желтоватого ногтя сбил табель со стола.
— А я боюсь за свою жизнь!
Тодд не ответил, он просто продолжал смотреть на Дуссандера неподвижными, побелевшими, чуть безумными глазами.
— Израильтяне не посмотрят на то, что мне семьдесят шесть лет. Смертная казнь у них все еще поощряется, особенно, если подсудимый является нацистским военным преступником и связан с концлагерями.
— Вы — гражданин США, — сказал Тодд. — Америка не позволит им взять вас. Я читал об этом. Я…
— Ты умеешь читать, но не умеешь слушать! Я не гражданин США! У меня документы от «Коза Ностры». Меня депортируют, и агенты Моссад уже будут ждать в аэропорту.
— Жаль, что они вас не повесили, — пробормотал Тодд, сжимая кулаки и глядя на них. — Какой же я идиот, что связался с вами.
— Конечно, — сказал Дуссандер и чуть улыбнулся. — И все же ты связался со мной. Мы должны жить в настоящем, мальчик, а не в прошлом из всяких «я-бы-никогда-бы-не». Теперь твоя судьба и моя связаны неразрывно. Ты так любишь хвастать, что у тебя есть компромат на меня. Думаешь, мне нечем похвастаться? В Патине погибло семьсот тысяч человек. Для всего мира я — преступник, чудовище, даже мясник, как будут называть меня бульварные газетенки. А ты, мой мальчик, все это знал, знал о незаконном эмигранте, и не сообщил в полицию. И если меня поймают, я расскажу о тебе всему миру. Когда репортеры сунут мне в лицо свои микрофоны, буду повторять твое имя: «Тодд Бауден, да, его так зовут… Как давно? Почти год. Он хотел знать. Все жуткие детали. Так он и говорил, да, все жуткие детали».
У Тодда перехватило дыхание. Кожа казалась прозрачной. Дуссандер улыбнулся ему. И отхлебнул виски.
— Думаю, тебя посадят в тюрьму. Это может быть колония или исправительное учреждение — мало ли каким красивым словом это назовут, типа «Отчет об успехах и продвижении за четверть», но в любом случае на окнах будут решетки.
Тодд облизнул губы.
— Я скажу, что вы врете. Скажу, что я только что узнал. Они поверят мне, а не вам. Запомните это.
Дуссандер по-прежнему слегка улыбался:
— Ты же сказал мне, что твой отец вытянет из тебя все.
Тодд произнес медленно, как человек, к которому мысли и слова приходят одновременно.
— Может, и не вытянет. Может, не в этот раз. Это ведь не окно камнем разбить.
Дуссандер внутренне содрогнулся. Он подозревал, что мальчик оценил все верно, и когда на карту поставлено столько, он сможет убедить отца. В конце концов, какой отец не захочет поверить перед лицом таких неприятных фактов?
— Может, и так. А может, и нет. Как ты, к примеру, объяснишь все книги, что читал мне, потому что бедный мистер Денкер почти слепой? Зрение у меня, конечно, уже не то, но мелкий шрифт я могу читать в очках. Могу это доказать.