Копилка Сатаны (Ученик дьявола)
Шрифт:
С двумя бродягами Дуссандер разделался за 1976–1977 учебный год Тодда. Причем второй оказался более живучим. Даже после того, как Дуссандер его основательно напоил, он еще ковылял по кухне с торчащей из затылка ручкой тесака, кровь стекала ручьем по рубашке на пол. После двух неровных кругов по кухне ему удалось обнаружить дверь в прихожую, и он чуть было не выбежал из дома.
Дуссандер стоял посреди кухни, широко открыв недоумевающие глаза и глядя, как бродяга стонет и мечется, шатаясь из стороны в сторону и сбивая дешевые репродукции со стен на пол. Столбняк
Тяжело дыша, Дуссандер стоял над ним, его старое сердце колотилось в устрашающем ритме, словно у жертвы инфаркта в субботней телепередаче «Скорая помощь», которая ему нравилась. Но в конце концов оно успокоилось и вернулось в нормальный ритм, и старик понял, что все будет нормально.
Еще надо было убрать массу крови.
Это было четыре месяца назад, и с тех пор Дуссандер не делал бродягам предложений на автобусной остановке — был ужасно напуган, ведь чуть не попался с последним, но когда вспомнил, как удалось все исправить в последний момент, сердце переполнила гордость, Важно, что бродяга так и не вышел, так-то.
16
Осенью 1977 в первой четверти выпускного года Тодд вступил в стрелковый клуб. К июню 1978 получил звание меткого стрелка. Опять играл «всезнайку» в футбольной команде, выиграл пять и проиграл одну игру за сезон бейсбола (проигрыш был из-за двух ошибок и одной незасчитанной пробежки), и в третий раз в истории школы получил право на высшую стипендию. Он подал заявление в Беркли и был сразу принят. К апрелю уже знал, что на выпускном вечере будет произносить прощальную либо приветственную речь. Но очень хотелось прощальную.
Где-то во второй половине выпускного года его вдруг посетила странная мысль, просто пугающая своей нелогичностью. Казалось, что он заключил с жизнью сделку, все устроил (успокаивало, что все у него в руках, но как такая мысль вообще могла прийти в голову). Его жизнь была похожа на мамину светлую кухню, где все блестит хромом, пластиком и нержавеющей сталью — место, где все работает, стоит лишь нажать нужную кнопку. Конечно, в кухне есть и темные шкафы, но они очень вместительны, а двери их должны быть плотно закрыты.
Эта странная мысль напомнила ему тот сон, в котором увидел истекающего кровью бродягу в чистенькой светлой маминой кухне. Казалось, что в этой сделке с жизнью, в той кухне его мозга, где все разложено по полочкам, вдруг появился кровавый пришелец, и теперь он шарил везде в поисках укромного местечка, чтобы тихо умереть…
В полукилометре от дома Бауденов проходило шоссе в восемь рядов. Над ним нависал крутой, заросший кустами, склон. На склоне — множество укрытий. Отец подарил ему на Рождество винчестер со съемным оптическим прицелом. В часы пик, когда все восемь рядов забиты машинами, он мог бы выбрать точку на склоне и… почему? — он мог бы легко…
Сделать что?
Покончить с собой…
Разрушить все,
Тогда что?
Нет, сэр, нет, мадам, нет выхода.
Это так, как говорится, для смеха.
Да, для смеха… но мысль осталась.
Однажды в субботу за несколько недель до окончания школы, Тодд зачехлил винчестер, тщательно вынув все патроны из магазина. Положил винтовку на заднее сиденье новой игрушки отца — подержанного «порше» и подъехал к месту, где заросший склон очень круто спускался к шоссе. На выходные родители уехали на фургоне в Лос-Анджелес. Дик, теперь как полноправный партнер, Должен был вести переговоры с представителями фирмы «Хьятт» о новом отеле «Рено».
Сердце Тодда учащенно билось, а рот был полон едкой кислой слюны, когда спускался вниз по склону с зачехленной винтовкой в руках. Он нашел поваленное дерево и сел за ним, скрестив ноги. Расчехлил винтовку и положил ее на гладкий ствол. Выступающий сук служил отличной подставкой. Он прижал приклад к углублению в правом плече и приник к оптическому прицелу.
«Идиот! — кричал ему его разум. — Послушай, это действительно глупо. А если тебя увидят? Никто ведь не станет разбираться, заряжена винтовка или нет. У тебя будет масса неприятностей, может даже кончится тем, что какой-нибудь наркоман тебя застрелит».
В это субботнее утро движение было редким. Он наставил крестик прицела на женщину за рулем синей «тойоты». Ее окно было полуоткрыто, и ветер трепал круглый воротник легкой блузки. Тодд прицелился точно в висок и нажал на крючок. Для механизма это вредно, но какого черта?
— Ба-бах, — прошептал Тодд, когда «тойота» скрылась за поворотом в полукилометре от того места, где сидел. Он проглотил комок в горле, отдающий на вкус медью, как горсть монет.
Появился фургон «субару-брат», за рулем сидел мужчина со всклокоченной седой бородой и в бейсболке «Сан-Диего падрес».
— Ты… ты, грязная крыса… мерзкая крыса, ты застрелил моего брата… — прошептал Тодд со смехом и снова нажал на курок винчестера.
Он сделал еще пять выстрелов, и каждый раз щелчок бойка портил иллюзию «убийства». Потом снова зачехлил винтовку. Затащил ее наверх по склону, пригибаясь к земле, чтоб никто не заметил. Положил винтовку на заднее сидение «порше». В висках стучало. Он приехал домой. Пошел в свою комнату. Мастурбировал.
17
На бродяге был потрепанный, свалявшийся шерстяной свитер с оленями, такой необычный, почти сюрреалистический здесь, в южной Калифорнии, просторные голубые джинсы, протертые на коленях, откуда выглядывали белые волосатые нога в коросте. Он поднял стаканчик из-под желе — по ободку кружились Фред и Вилма, Барни и Бетти в каком-то странном ритуальном танце — и одним глотком выпил порцию виски. Потом последний раз в жизни облизал губы.
— Мистер, это прямо в точку. Такой кейф, я вам скажу.