Корабль чокнутых трупов
Шрифт:
– Человек по имени Шпеер, с тобой говорит командир объединенного флота раута, – раздался пропущенный через механический переводчик голос чужого, – мы решили принять твое предложение и присоединить свои войска к человеческим.
Морис едва не подпрыгнул в кресле второго пилота, на месте которого сидел.
– Почему? – задал он вопрос, сдерживая эмоции.
– Мы поняли, что победы не будет, – флегматично произнес раута, пошевелив длинными седыми усиками, – и эта битва – единственный способ уйти достойно. Мы все, от детей до стариков, положим наши хвосты и когти на то, чтобы победить, но каждый из нас знает, что это его
«Гребаные фаталисты, – скрипнул зубами Шпеер, – без вашей философии и так тошно, а тут еще вы, с детьми и стариками».
– Человек по имени Шпеер, – продолжил старый раута, – я не хочу, чтобы ты думал, будто мы избрали тебя возможностью умереть. Каждый из нас скорее отрежет себе хвост, чем сдастся в плен или побежит с поля боя, но ты должен знать: мы присоединились бы к тебе и в случае возможной победы.
Конструкция предложения показалась Морису весьма странной. По всему получалось, что для раута смерть была более достойной и почитаемой, чем возможность одержать победу и спокойно умереть в своей постели, но они выражали свое уважение согласием принять участие в схватке с возможной победой.
«Кодекс Бусидо, – всплыло в памяти Шпеера старинное название свода правил прошлых веков, – долбанный свод долбанных правил долбанных самураев».
– Я почту за честь сражаться и умереть рядом с каждым из раута, – поднявшись на ноги, склонился в поклоне Шпеер, вытянув руки вдоль тела. Он смотрел прямо в глаза чужого, который, казалось, был приятно удивлен поведением человека.
– Каждый из раута почтет за честь сражаться и умереть рядом с любым из людей, – вытянув острую морду, медленно кивнул раута.
Они замерли в почтительных позах на несколько секунд, а потом разошлись по местам. Морис сел обратно в кресло, а старый раута снова прижал морду к груди, взирая на собеседника исподлобья.
– Последнее, что я хочу сообщить тебе, человек по имени Шпеер, – разлетелся по рубке механический голос переводчика, – это то, что мы знаем с твоих слов о базе в поясе астероидов в XXI веке. Но ты должен знать – наши разведчики из числа уцелевших рассказали, что бой идет не в одной временной координате. Мы просим помощи в переброске к месту решающей схватки, человек по имени Шпеер.
– Разве у раута нет тайм-приводов? – растерялся Морис, перехватив напряженный взгляд Инквизитора, молчавшего все это время.
– Есть, но не на всех кораблях. Наша религия не одобряет перемен в линии жизни, к которым может привести пользование тайм-приводом. Конечно, мы бы не сумели адаптироваться и выжить в настоящем времени, если бы полностью придерживались догм прошлого, что уже однажды погубило наши родные планеты. Но и оборудовать каждый истребитель тайм-приводом мы не сумели. И потому, я прошу тебя, человек по имени Шпеер, взять на борт своих истребителей по несколько особей раута, которые смогли бы высадиться на орбитальной базе и продолжить бой самостоятельно. Все имеющие тайм-привод корабли мы, конечно же, предоставим, но нас слишком много для имеющихся боевых единиц флота.
– Мы ждем вас на борту, командир, – кивнул Шпеер, отключая связь. Инквизитор задумчиво смотрел на Мориса, словно хотел что-то сказать, но так и не решался.
– Вы знакомы с религией раута, господин Шпеер? – наконец, решился он на вопрос.
– Нет, – Морис поднялся на ноги, устремив взгляд на интерактивную карту,
Глава 64
Рик Морган. На пути к Башне
Сгрызли до основанья
крысы волшебные башмачки,
Но Морган идет к Гаване,
глядит на небо из-под руки
Сейчас он мог не выбирать дорогу, и идти напролом – времена дипломатии, шпионажа и диверсионных операций прошли, сейчас все решала слепая сила. «Только силой можно уничтожить другую силу, неуничтожимую в принципе» – проносилось в голове капитана, мерно погружавшего ноги в осыпающийся песком пол, – «Если терминальная сила неостановима…» Эти мысли затягивали в свою глубину, потому что исходили откуда-то извне, и несли истину. Своеобразную, несколько искаженную, но приятную.
– Зачем я это делаю? – спросил он сам себя, останавливаясь на скрещении переходов, и наблюдая, как расползаются под его взглядом трубопроводы на ближайшей стене, – Для чего? Или для кого?
Вырвавшиеся из труб струи газа соединились, взорвавшись и выбросив узкий язык яркого голубого пламени, обжегшего Ричарду руку и правый бок. Боли он не почувствовал, и только по резким сокращениям своего комбинезона понял, что его одежда частично сгорела и обуглилась… Рик отодвинулся в сторону, и ответил:
– Я иду туда, где, скорее всего, умру. Для того, чтобы жили те, кого я люблю…
Что-то внутри капитана, в его душе, натянулось, и зазвенело, как натянутая тетива лука… или струна лиры, которую ласкают тонкие пальцы музыканта. Почему-то он был уверен, что этот апокалипсис удастся остановить. И, даже, возможно, повернуть вспять.
«Хочу ли я жить? Вопрос интересный, и никогда никто из людей на него верно не отвечал. Любой выбор оказывался неправильным… – Морган медленно двинулся к массивным гермодверям, одной рукой прижимая поврежденное место костюма, чтобы тот не окочурился от болевого шока, прежде чем будет достигнута цель пути, – В том виде, в котором я был ранее – нет. Одиночка, неудачник с непонятными способностями, за которым охотятся спецслужбы… Нет. И свобода прятаться и бежать, скакать, подобно блохе, по временам и планетам – вот уж спасибо. Нет. Такое существование мне не нужно».
Расточившаяся песком дверь опала пыльным облаком к ногам. На губах замер горький вкус иного мира, а в голове продолжали шевелиться разные странные мысли.
«Но, если вспомнить, что я был не один… Кацман. Пропойца и сквалыжник – внешне, но под дубленой татуированной шкурой боцмана скрывается тонкая душа, которую легко ранить. Его забота о брате, трогательная и нежная, какой бывает не всякая любовь…» – Ричард увернулся от упавшего сверху комка лиловой слизи. Легкое касание рукой, и только серые снежинки замерцали в воздухе, – «Гай. Гениальный ученый, отличный врач… И безнадежный романтик. Он способен увлечься предметом исследований до полного отречения от окружающего мира, но, когда пребывает среди нас, умудряется успокаивать одним своим присутствием. Искин. Маленький мальчик, который играет с миром, изучая все его грани. Если бы ему дали вырасти…»