Корабль дураков
Шрифт:
Олейник утверждал, что, даже запоздав, депутаты сделали все, чтобы избежать еще больших жертв. Положение в Вильнюсе было настолько напряженным, что в любой момент мог произойти катастрофический взрыв. Тогда погибли бы еще сотни человек. Стороны конфликта (военные и гражданские) вели себя вызывающе, провоцировали друг друга.
Далее в своем отчете М. С. Горбачеву Борис Олейник рассказывал: — Совершенно растерявшийся Ландсбергис призвал тысячи человек, чтобы они его защищали. Опасаясь штурма, он старался задержать нас в парламенте как можно дольше. Мы же доказывали ему обратное: чем скорее мы начнем переговоры с военными, тем будет
Военные были до крайности раздражены (вспомним инструкцию, позволяющую им действовать по обстоятельствам. — В. П.). Командиры жаловались, что в последнее время они подвергались травле не только со стороны печати, радио и телевидения, но и со стороны гражданского населения, которое забрасывало их камнями, обзывало оккупантами и без перерывов митинговало перед воротами Северного городка). Напряженность усиливали жены и дети военнных, прося защиты от постоянных издевательств и оскорблений.
Относясь с пониманием к их боли, я все же пытался выяснить, кто дал приказ штурмовать 13 января телебашню. Командиры ответили, что военные двинулись сами, желая помочь своей депутации, которая направлялась в парламент с петицией, но в пути была остановлена и избита. Несмотря на это мы все равно требовали показать приказ или сказать, кто из Центра его отдал.
Генералы несколько раз уходили в отдельную комнату советоваться, а мы в ожидании ответа курсировали между военными и Ландсбергисом, пока в 22 часа 14 января не усадили обе стороны за стол переговоров. Наконец мы вынудили отменить приказ о введении в Вильнюсе комендантского часа. Тогда и люди стали расходиться от парламента.
Не могу передать словами напряжение того дня, но попробую дать оценку действиям обеих сторон. Этот грозный эпизод Я вспомнил только для того, чтобы иметь возможность еще раз заявить: сами военные без приказа или устного разрешения не могли даже тронуться с места. Сейчас, опираясь на собственный опыт и побывав во всех горячих точках, могу сделать достоверный вывод, что и эта трагедия, Михаил Сергеевич, произошла не без Вашего ведома. Так было в Карабахе, Сумгаите, Баку и Оше, так было в Фергане, Тирасполе, Цхинвале и Тбилиси… Поверьте, мне очень хочется ошибиться, но все делалось по одному сценарию, о котором Вы, как обычно, якобы ничего не знали, не понимали, разводили руками и уже с опозданием посылали нас, свою пожарную команду, все выяснить, но и нас по заранее заготовленному плану задерживали на полпути.
Работал один сценарист, но, самое странное, с обеих сторон. Кто отдал приказ, кто нашептал, кто велел Ландсбергису заранее, за два дня собирать людей к парламенту, если Вы ничего не знали о штурме?
Почему было разрешено задержать и избить русскую депутацию, если Ландсбергису о ней сообщили заранее?
Почему позволяли Терляцкасу и ему подобным, учинять безобразия перед Северным городком?
Кто предупредил Буткявичюса о том,
Он в течение двух дней кричал об этом по радио и через мегафон…
На эти вопросы сегодня и я могу ответить: в совещании у военных участвовал не только Миколас Бурокявичюс, но и представители КГБ, подлинные авторы «Черного сценария».
О подготовке военного переворота неожиданно узнал и я. Меня принял Бурокявичюс и, не спрашивая о цели моего визита, предложил стать членом Комитета национального спасения. Изрядно удивившись, я спросил, кто придумал эту глупость, ведь без армии осуществить подобный замысел невозможно.
— Если будет нужно, будет и армия, — ответил он.
— Вы безумцы, ответил я и спохватился, что поспешил. — Хорошо, допустим, я согласен. А кто будет председателем комитета, ты?
— Нет, мне нельзя, будь ты.
— Хорошо, я уже председатель, а что дальше?
— Все делается на высшем уровне.
— Но что конкретно?
— Пока что это секрет.
— Я пришел к тебе просить газетной бумаги. Дашь ее на задуманную мной газету?
— Если пойдешь, дам.
— За такую низкую цену — такой огромный риск?
— Подумай, как следует, ведь ты же коммунист.
— Ты считаешь, что без партбилета я неспособен думать? Ничего не добившись, я уведомил об этом руководство КПЛ, но там только усмехнулись. Когда подошел Касперавичюс спросить моего согласия, я ответил со смехом:
— Дураки, Ландсбергиса надо сбрасывать навозными вилами, а не танками. Вы преступники, а этот тип ведет с вами двойную игру.
Этот мой ответ он опубликовал уже после событий 13 января, выгораживая себя. Более того, когда «каспервидение»l стало для Бурокявичюса обузой, он предложил мне взять на себя это дело. Теперь уже было не до смеха:
— Миколас, это преступление, предлагайте Чепайтису. Сидевший рядом Касперавичюс мне спокойно ответил: — Мы об этом уже говорили с Вагнорюсом. Он согласен. Будет создан специальный общественный комитет.
Эти слова пробудили во мне странное подозрение. Об этом я рассказал Ю. Весялке и А. Бендинскасу. Они согласились, что предложение более чем интересное. Мы пригласили к себе Касперавичюса. Он торопил нас с принятием решения и сказал, что согласие на это дано Москвой, но с одним условием: чтобы телевидение не служило одному лишь Ландсбергису. Мне снова показалось, что дурно запахло. До сих пор не могу понять, каким образом в эту аферу оказался замешанным Г. Вагнорюс. Поэтому я вынужден повториться: сценарий осуществлялся с обеих сторон, а пострадали невинные люди.
1 Так называли телевидение, которым ведал Касперавичюс.
Кроме того, скажите, кого третьего июня представляли члены Инициативной группы? Кто их делегировал? Кто их выбирал и обязал на такой шаг? Где эти организации, общества, союзы? Где те полномочия, статьи, пресс–конференции или выступления по телевидению? Спросите Ландсбергиса, где постановление об избрании его председателем «Саюдиса»? Такого документа не было и нет. Кто уничтожил или спрятал протоколы Инициативной группы, коли таковые имелись? Если найдется что–то, я готов снять большую часть своих обвинений. Но ничего нет. А если в группу и было привлечено десятка полтора известных и признанных обществом деятелей, то они были нужны только для прикрытия. Сегодня это никому не нужно доказывать, но в то время мы находились под воздействием необычайной эйфории, поэтому о какой–либо подлости «своих» боялись даже подумать.