Корабль дураков
Шрифт:
— Как всегда, «бичую» власти.
— Не скромничай. Она говорит, что если бы здесь была Америка, то конгресс эту твою «Группу товарищей» закупил бы и раздал гражданам даром.
В то время, когда мы обменивались шутками, быстро подошел вернувшийся откуда–то из–за границы Палецкис–младший. Он второпях о чем–то пошептался с отцом и убежал. Видимо, разговор был не из приятных, так как старший Палецкис притих и долго оставался задумчивым. Из обрывков разговора я понял, что сыну нужна была какая–то срочная помощь.
— Что случилось? —
— Ничего.
— А кто это такой?
— Сын, — коротко ответил Палецкис, а мне, как бы между прочим,
с тревогой и болью бросил: — Вильнюс (старший сын) был парень что надо, а с этим я еще наплачусь…
Эти слова всегда сверлят мне мозг, когда у меня бывают какие–нибудь дела с младшим Палецкисом. Особенно в пору «возрождения». Я их гоню в сторону, а не выходят из головы, как что–то такое мешающее, но важное. И тут же память подсказывает призыв А. Терляцкаса:
— Не отбеливай отцовских костей, они сами побелеют!
Поэтому и сегодня я должен признать, что, отказавшись от Шепетиса, Бразаускас потерял не просто смышленого, энергичного и вдумчивого политика, а специалиста, которому было бы очень легко надетьна Ландсбергиса намордник, так как все вояжи этого музыковеда 110 белу свету получали благословение лишь после подписи председателя Выездной комиссии Л. Шепетиса. Скорее всего, и здесь потрудился Эйсмунтас, а Палецкис–младший ждал моих извинений.
С Ленгинасом Шепетисом я познакомился на комсомольской работе. Он был избран комсоргом строительного факультета Каунасского политехнического института. Уже в то время Ленгинас на голову выделялся из прочих студентов и очень помог мне во время работы с московской комиссией. Это был вдумчивый, умный, начитанный активист с хорошим политическим нюхом. При разговоре с начальством он умел с большим вниманием выслушивать и постепенно то репликой, то вопросом незаметно переводить разговор в желаемое русло.
— Нет, Шепетис — это бархат, — характеризовал его первый секретарь комсомола Й. Петкявичюс.
Когда Москва не утвердила секретарем комитета комсомола Каунасского политехнического института А. Ференсаса, я представил вместо него Л. Шепетиса. В секретариате вызвали сомнение некоторые детали его биографии, но он так артистично, так дипломатично выкрутился, что довольными остались все — и он, и я, и московские молодежные боссы.
Став министром культуры Литвы, он заслужил огромное доверие министра культуры СССР Е. Фурцевой. Когда скульптор Г. Йокубонис закончил памятник Майронису, возник вопрос, как и где его поставить. Вспыхнули сердитые и неблагодарные разговоры, дескать, нам такой памятник не нужен: почему ксендз, почему в сутане?.. Такие разговоры исходили от второго секретаря ЦК КПЛ Попова, а потом от его преемника Харазрва. При таких довольно напряженных обстоятельствах Шепетис нашел талантливое, просто классическое решение. Фурцева купила скульптуру Йокубониса и подарила ее Литве в качестве экспоната
Начав работать в ЦК КПЛ секретарем по идеологии, он выручил два моих романа от несправедливых нападок Г. Зиманаса, А. Беляускаса и С. Шимкуса. Чтобы похоронить роман, они пустили слух, будто в одном из действующих лиц я изобразил Г. Зиманаса. По моей просьбе Шепетис устроил очную ставку. В его присутствии я подал редактору «Тесы» Зиманасу красный карандаш и сказал:
— Пожалуйста, вычеркните из текста все, что касается вашей личности, я все уберу.
Зиманас взял карандаш, долго крутил его в руках, потом стал загадочно улыбаться и, поняв, что между нами какой–то сговор, осторожно спросил:
— Вы хотите, чтобы я признался?
Роман сдвинулся с места.
И еще одна деталь, характеризующая Шепетиса. Находясь в Варшаве вместе с поэтом Альбинасом Бернотасом, мы случайно познакомились с выходцем из Литвы Альгирдасом Браздженисом, который в то время работал в британском министерстве торговли, часто бывал в Москве. Он владел фирмой, печатающей ценные бумаги, деньги и почтовые марки. Мы очень мило побеседовали.
— Мне хотелось бы побывать в Литве, — неожиданно признался он. — А что вам мешает?
— Видите ли, занимая такую должность, я не могу попроситься сам… Если бы вы меня пригласили, тогда другое дело.
Мы обменялись адресами, стали переписываться. Оказалось, Альгирдас выехал в Англию в 1921 году, чтобы совершенствоваться по специальности военного летчика. Там он познакомился с молоденькой богатой вдовушкой, только что потерявшей мужа в авиакатастрофе…
Я рассказал об этом Шепетису.
— Правда? — усомнился он.
— А почему я должен врать?
— Не верю потому, что наши люди давно уже его обхаживают, но никак не могут приблизиться.
— Тогда приглашаем его сюда и сблизимся.
— Приглашаем, но и я официально не могу этого сделать. Таковы правила… Протокол! Тебе это ничего не стоит.
Когда ко мне приехал Альгирдас со своей романтичной женушкой поэтессой Олив, Ленгинас выделил нам специальную машину, выхлопотал разрешение на поездки по всей Литве и своей заботой подкупил А. Бразджениса, с которым он заключил договор на издание альбома произведений М. — К. Чюрлениса. Через некоторое время появился и этот удивительный альбом, впервые прекрасно изданный за границей.
Поэтому говорить о Шепетисе как о враге нашей культуры могут только те люди, которые в Литве не ценят ничего, кроме своей ничтожной личной деятельности. Конечно, Шепетис наделал немало ошибок, но не ошибается тот, кто ничего не делает. Поэтому я и сейчас отношусь с уважением к этому вдумчивому, очень ироничному, но странным образом притихшему человеку. С нетерпением жду, когда он заговорит. Ведь не может такого быть, чтобы мудрость замолчала навек, если к ней придираются глупость и ложь.