Корабль-призрак

Точинов Виктор Павлович

Богдан Савельевич, видимо, тоже понял, что в их силки угодил матерый волчина. Вынул из кармана наручники (запаслив господин из Синода, подумал капитан-лейтенант), подошел к пленным, держа в другой руке браунинг.

Пленник, подчинившись приказу, молча стянул свой плащ, по-прежнему не отрывая взгляд от Буланского. Потом заговорил, и слова его оказались неожиданными для Старцева.

– Буланский Богдан Савельевич? Десятое присутствие Святейшего Синода? – прозвучало это полуутвердительно. – Нам необходимо поговорить.

Наедине.

Вот оно что... Похоже, довелось столкнуться с одним из тех людей, о коих говорил перед отплытием адмирал Вирениус: «лучшие силы по линии министерства иностранных дел, Генерального штаба, корпуса жандармов...» Настороженная подозрительность окончательно не покинула Старцева, но градус ее значительно снизился.

* * *

Капитан-лейтенант, хоть и не слышал ни слова, внимательно наблюдал за разговором отошедших в сторону Буланского и его загадочного собеседника. Мало ли что... Утечки секретной информации случаются на самых разных уровнях, и владеющий подобной информацией враг вполне сможет прикинуться своим.

Движение незнакомца, засунувшего два пальца в рукав своей куртки, Старцев разглядел прекрасно. Равно как и опасный металлический блеск извлеченного оттуда предмета. Крепче стиснул в кармане рукоять кольта, прикусил губу. Эх, Казакевич, Казакевич... Не додумался обыскать пленных...

Впрочем, никаких опасных последствий оплошка мичмана не вызвала: задержанный медленным, спокойным движением протянул Буланскому нечто, напоминавшее, как показалось капитан-лейтенанту, нож. Была в том ноже некая странность, некая неправильность – но какая именно, Старцев издалека не разглядел.

Богдан Савельевич взял как бы нож, осмотрел внимательно – и, видимо, прекрасно понял его значение. Убрал браунинг, широко улыбнулся, протянул руку. Пленник – похоже, переставший быть пленником – пожал ее после секундного колебания.

Старцев облегченно вздохнул. Все-таки свой... Свой, проводивший независимое расследование, очевидно на берегу, – и тоже угодивший на борт непонятного корабля. Остается надеяться, что информации у него более полная, и здешние странности вскоре прояснятся. Хотя бы частично...

– Кухаренко! – окликнул боцмана капитан-лейтенант. – Трупы «басурман» оставить здесь, у борта. Обыскать каждый досконально, до последней ниточки. И все надстройки еще раз осмотрите, отсюда и до бака, – чтобы ни одного супостата затаившегося не осталось. Затем разместишь людей в...

Старцев замялся, не зная, как назвать надстройку шкафута, украшенную диковинными конструкциями, напоминающими поставленные на ребро гигантские тарелки. Впрочем, какая разница? Главное, что все подходы отлично просматриваются и простреливаются. Показал рукой:

– Разместишь вот здесь. Через три часа сменишь караульных. Исполняй!

– Есть!

– А мы с вами, Степан Филиппович... – начал было Старцев,

обращаясь к мичману. И не договорил...

Резкий, гортанный крик на непонятном языке заставил поднять взгляд. Наверху, у «тарелки», – два человека. Маскарадные оранжевые балахоны. Нацеленное оружие. Новый крик – совсем уж истошный, истерический. И тут же – очередь по русским морякам, столпившимся на спардеке – длинная, от борта до борта.

Старцев рухнул плашмя на палубу, выдергивая в падении кольт...

Глава шестая. Против лома нет приема

1.

Отчего-то считается, что в последние перед смертью секунды перед мысленным взором человека успевают промелькнуть картинки всей прожитой им жизни... Хотя свидетельств тому – после смерти реальной, не клинической – получить ни от кого не удалось.

Лесник умирать не собирался, но за пару секунд, когда он нарочито медлительным движением доставал из рукава Дыев нож, в памяти всплыло многое. Очень многое...

Залитая кровью ординаторская роддома в Царском Селе, залитая в самом прямом смысле слова... Расчлененные останки Эдика Радецки – боевого товарища и попросту друга... Искореженное, изломанное тело Анны с торчащим из глазницы обломком ножа... И еще многие трупы, трупы своих и чужих, оставшиеся за спиной в тот страшный день.

Во всем был виноват один человек.

Человек, убитый Лесником.

Человек, тем не менее стоящий сейчас рядом и ничего не подозревающий о своей роли в кровавых событиях, которым предстоит свершиться много-много лет спустя.

Богдан Буланский.

2.

Он мог убить Богдана, не сходя с места. Мог даже избежать пуль из винтовок, словно невзначай повернутых в их сторону, – матросы и понять не успеют, что здесь произошло. Буланский со своим браунингом представлял куда большую опасность – Лесник понятия не имел: как, по каким методикам готовили лучших бойцов Десятого присутствия.

Но в любом случае рана, нанесенная Дыевым ножом, станет смертельной для Богдана – миостагнатор, рассчитанный на мутировавшие протофибриллы нелюди, обычного человека убивает быстро и надежно... Паралич сердечной мышцы, и конец истории.

Нож выползал из рукава медленно-медленно: вот показался первый зубец... вечность спустя – второй... Ну же... Один удар, и...

И что? ЧТО???

Анна останется жить... И Крокодил... И отец Алексий... И многие другие – останутся. Люди и не-люди... И едва ли когда-либо Юзеф придет к юному Андрюше Урманцеву, и тот никогда не станет Лесником, одним из солдат Новой Инквизиции... Возможно, и сама Контора никогда не появится на свет, по крайней мере именно в таком виде... Ну и черт с ней...