Корабль-призрак
Шрифт:
Преодолев опасность в том месте, где течение было особенно сильно, наши мореплаватели очутились теперь в сравнительно безопасном месте, где течение было не особенно сильно, а море совершенно спокойно. Накрывшись парусами, захваченными с собой, измученные люди вскоре заснули крепким сном, расставив часовых на случай какой-либо опасности.
— Не лучше ли мне остаться на одной из шлюпок, — заметил Кранц, — на случай, если они вдруг вздумают, спасая себя, уйти и оставить плот на произвол судьбы?!
— Я уже подумал об этом, — отвечал Филипп, — и потому не разрешил брать на шлюпки ни воды, ни припасов, а без этого они, конечно, не рискнут бросить нас.
— Без сомнения!
Кранц остался
— Мне даже нравится это жуткое разнообразие, дорогой мой! — говорила она. — Мы построим на берегу под кокосовыми пальмами хижину и будем терпеливо ждать, когда придет судно и захватит нас!
Забрезжило утро. Небо было ясно, море спокойно. За ночь плот и шлюпки отнесло в подветренную сторону от островов, которые были всех ближе от них, и теперь не было никакой надежды добраться до них; но на западе, на краю горизонта, виднелись уже верхушки и стволы кокосовых пальм, и решено было плыть в этом направлении. Людям был роздан завтрак; все подкрепились пищей и теперь с новыми силами приналегли на весла.
Вдруг они увидали небольшое судно, переполненное людьми, несущееся за ними со стороны островов, лежащих с наветренной стороны. Не подлежало сомнению, что то были пираты, но Филипп и Кранц рассчитывали, что их силы более чем достаточны для отражения нападения. Людям роздали оружие и заряды, но чтобы не дать им испытать чувство страха перед атакой, приказано было приналечь на весла и стараться не открывать огня до последней крайности.
Когда пират оказался на расстоянии выстрела, то на нем перестали грести и принялись стрелять из маленького орудия на носу. Картечью ранило нескольких человек из бывших на плоту и в шлюпках, несмотря на то, что Филипп приказал всем лечь плашмя.
Пират подошел еще ближе, и теперь его огонь стал еще более угрожающим. Наконец, было решено, чтобы шлюпки атаковали пирата. Кранц принял на себя командование атакой; плот отцепили, и шлюпки, в одной из которых находился Кранц, устремились было вперед, но вместо того, чтобы атаковать врага, они вдруг повернули и стали уходить в противоположном направлении.
До Филиппа донесся голос Кранца, затем в воздухе сверкнула его сабля, и в следующий затем момент он бросился в воду и поплыл к плоту. Как видно, люди на шлюпках, спасая захваченные ими деньги, решили уходить от пирата, предоставив плот на произвол судьбы. Напрасны были окрики и угрозы Кранца, они грозили даже убить его; тогда он решил предоставить их самим себе.
— Так значит мы погибли, нас теперь осталось слишком мало! — сказал Филипп. — Мы едва ли будем в состоянии отразить их. Как вы думаете, Шрифтен? — обратился он к лоцману, стоявшему подле него.
— Да, погибли, только не от пиратов, — угрюмо отозвался он, — от них нам не будет беды! Хи! Хи!
И это действительно было так. Пираты, видя, что шлюпки стали уходить от них, оставив плот на произвол судьбы, решили, что там находится самое ценное, и потому, прекратив огонь по плоту, пустились в погоню за шлюпками. Поначалу казалось, что пиратское судно быстро настигает беглецов, но затем скорость хода пирата стала заметно уменьшаться, и когда день стал клониться к вечеру, то и шлюпки, и пират совершенно скрылись из вида.
Так как плот теперь был оставлен на произвол ветра и волн, то Филипп и Кранц, собрав плотничьи инструменты, захваченные с «Утрехта», стали устанавливать на плоту мачту, чтобы поутру поднять парус. Едва только забрезжило утро, как первое, что они увидели, были шлюпки, возвращавшиеся к ним обратно и преследуемые пиратом. Очевидно, несчастные всю ночь не выпускали весел из рук и теперь падали от изнеможения. Беглецы рассчитывали вернуться к плоту и здесь защищаться
Оставшихся на плоту людей было всего сорок пять душ: Филипп, Кранц, Амина, Шрифтен, два младших офицера, шесть матросов и двадцать четыре человека солдат. Припасов у них могло хватить недели на три, на четыре, но воды было мало, всего только на несколько дней; решено было убавить обычную порцию воды настолько, чтобы ее хватило на двенадцать дней.
В течение трех дней держался штиль; солнце палило нещадно; жажда мучила всех, особенно же тех, которые продолжали пить спирт. На четвертые сутки подул попутный ветер и парус надулся; все почувствовали невероятное облегчение и отраду приятной прохлады, и так как плот несло теперь с быстротой четырех узлов в час, то во всех сердцах проснулась радость и надежда.
Теперь земля была уже в виду, и спасшиеся рассчитывали, что на следующий день они пристанут к берегу и добудут воды, в которой они чувствовали такой недостаток.
Всю ночь они шли под парусом, но поутру увидели, что течение несло их сильно в обратную сторону. Поутру всегда дул свежий ветер, а под вечер стихал, и так продолжалось целых четверо суток. Каждый день в полдень они находились не более как в десяти милях от берега, но за ночь их опять относило далеко в море.
Так прошло восемь суток; люди начинали роптать; они страшно страдали от палящих лучей солнца и мучительной жажды в течение дня и только немного приходили в себя за ночь. Одни требовали отрубить вторую часть плота, чтобы достигнуть скорее берега, другие настаивали на том, чтобы выбросить за борт съестные припасы и тем облегчить плот. Но все это были меры, которые бы в сущности ни к чему не привели, и потому Филипп упорно не соглашался на них. Главная беда заключалась в том, что у них не было якоря, так как шлюпки увезли с собой все, что захватили с судна. Ввиду этого Филипп предложил команде и матросам, у которых было громадное количество золотой и серебряной монеты и серебра в слитках, зашить в отдельные мешочки каждому свое серебро и золото и все эти мешочки, связав вместе в один общий большой мешок, опустить вместо якоря на дно, как только ветер перестанет дуть, чтобы таким образом не дать течению снести плот; тогда они могли бы на другой день наверное пристать к берегу; но на это они не соглашались: никто не хотел рискнуть своими деньгами. Безумцы, они готовы были скорее расстаться с жизнью и погибнуть самой ужасной смертью, чем расстаться со своим золотом. Несколько раз и Филипп и Кранц возобновляли это предложение, но все безуспешно.
Во все это время Амина сохраняла бодрость и спокойствие духа и была истинной опорой и поддержкой своему мужу.
— Не унывай, Филипп, — говорила она, — мы еще поживем с тобой на берегу под кокосовыми пальмами и, быть может, даже проведем там остаток дней своих: ведь кому придет в голову разыскивать нас в этом медвежьем углу?! — шутила она.
Шрифтен был все время спокоен и держал себя примерно. Он много беседовал с Аминой, но больше ни с кем; по-видимому, он питал к ней теперь еще более сильное чувство привязанности и заботливости, чем раньше.