Корабль в вечность
Шрифт:
— Они и в жизни выглядят забавно, — усмехнулась она, — даже без моих каляк.
Затем стерла рисунок протезом.
Палома рассказывала и про других животных: оленей — похожих на коров, но с большими ветвистыми рогами, белоснежных песцов и альбатросов, таких огромных птиц, что размах их крыльев длиною с лодку.
— Считается, что альбатросы приносят неудачу, — понизила голос Палома, — но я не знаю, почему. Мне нравится за ними наблюдать, когда они возвращаются после зимовки на Южном архипелаге.
Я посмотрела в пустое ночное небо, затянутое серыми тучами. После того как орущие чайки остались на побережье,
Рассказы Паломы открывали нам новый мир — ждущий и манящий. Она спешила нам о нем поведать, наклоняясь к костру и часто сыпля словами, а мы спешили услышать. Мне хотелось вцепиться в каждое слово, убрать за пазуху. Очень жаль, что под рукой не было бумаги и чернил, чтобы все это записать. Меня не оставляло чувство, что рассказы Паломы — это последнее свидетельство, перечисление всего, что она рискует потерять.
* *
Я думала, что общие для всех провидцев видения, в которых буйствует всепожирающий огонь, не могут стать хуже. Но по мере того как от Паломы я узнавала все больше и больше о Независимых островах, мои кошмары приобретали новый пугающий окрас.
Палома знала, кто я такая. Знала еще до нашей встречи; должно быть, Зои успела ей рассказать, что я провидица, и что это означает. Но одно дело знать понаслышке, а другое — своими глазами пронаблюдать, что происходит, когда меня посещает видение.
Это случилось в первую же ночь на берегу. Мы сидели вокруг костра, разложив на песке бумаги, и Палома показывала нам карту Независимых островов. Архипелаг располагался так далеко к северо-западу от нас, что наши чертежи были бесполезны. Палома положила свою карту рядом с теми, что принес Томас, а затем, чтобы обозначить расстояние, отодвинула почти на метр. Обнажившийся песок между ними — смертельно опасное море. Чтобы осмыслить, насколько далеки от нас Независимые острова, понадобятся новые карты, новый масштаб.
Палома как раз говорила, и тут мне явился взрыв: в голове вспыхнули языки пламени, а раскаленный жар остановил время. Только беспредельный огонь, больше ничего не существовало, не могло существовать.
Когда меня перестало трясти и вернулось зрение, Зои ругалась, пытаясь потушить занявшийся край карты, которую я уронила на угли. Палома молчала и, сведя брови, смотрела на меня.
Следующие несколько дней я пыталась ей объяснить, как работают видения и что я не способна читать будущее наподобие книги. Будущее недоступно, как незаполненный четкими контурами промежуток между нашими картами и картами Паломы. Мне показывались лишь фрагменты того, что еще не случилось. Во сне или бодрствуя, я не управляла видениями; они всегда являлись неожиданно, вырывая меня из настоящего и ненадолго забрасывая в будущее, которое наступит неизвестно когда. Если я спала, видения было сложно отличить от обычных снов — поди разберись, что меня всполошило: страшное предзнаменование или просто кошмар.
Порой случались полезные видения, которые предупреждали или давали подсказки, хотя очень редко четкие. Но большинство видений было о взрыве. И они стали намного ужасней после обнаружения Ковчега с его содержимым. Теперь, когда выяснилось, что Синедрион нашел взрывной механизм
Я не стала говорить Паломе, до чего видения в конце концов доводят провидцев. Лючия почти сошла с ума раньше, чем утонула; мозг Ксандера казался темной комнатой, освещенной лишь сполохами огня.
Паломе я об этом говорить не стала. Но довольно скоро ей представился случай посмотреть, как видения о взрыве лишают меня дара речи. Как языки пламени заставляют меня трястись. Как мои глаза закатываются, словно ищут в небе огонь. Я чувствовала на себе взгляд Паломы из-за прядей белых волос.
Я сама пристально следила за собой. Иногда мне казалось, что только в двух вещах я могу быть полностью уверена: во взрыве и в своем безумии. Знать бы, что наступит первым.
— Ты это видела? — спросила меня Палома, подвигаясь ближе ко мне у огня через несколько дней с начала пути. — Ты видела, как бомбят мой дом?
Невозможно было ей солгать, ведь я действительно видела огонь и рушащийся мир.
В результате отношение Паломы ко мне изменилось. Мы все говорили ей, что произойдет, если Синедрион отыщет Далекий край, но именно я видела, как горит ее родина, и поэтому не стала ее винить, когда на следующий день она решила разделить одеяло с Зои, а не со мной, и торопливо опускала глаза, встретив мой взгляд поверх костра.
Впервые я заметила происходящее между Зои и Паломой как-то утром: Зои без спроса взяла протез с земли у одеяла Паломы и помедлила, прежде чем передала хозяйке. Я чуть было не пропустила эту сцену, длившуюся с пару секунд. Обычно решительные руки Зои чуть задержались на протезе, и ее пальцы, умеющие так стремительно нанести смертельный удар, мягко сжали искусственную плоть.
После этого я стала к ним приглядываться и обнаружила, что, наблюдая за Дудочником и Зои, Палома смотрит не на слаженность их движений, больше нет — на Дудочника она вообще не смотрит.
Это выглядело естественным и неспешным, словно зарастающий мхом камень. Они обе были и мхом и камнем одновременно. Глаза подмечали многозначительные мелочи: как каждую ночь одеяло Паломы все ближе придвигается к Зои, как Зои вытаскивает веточку из волос Паломы...
Все было ясно без слов. Мы с Дудочником только переглядывались да улыбались друг другу, когда видели, как Палома тянется к Зои или как они идут или едут бок о бок и Зои громко смеется, забыв о своей обычной настороженности.
Мы с Дудочником многое избегали упоминать во время этих долгих дней и ночей пути. Не упоминали взрывной механизм, сломанную шею Леонарда, утонувших детей. Все то, что не хотелось облекать в слова. Но происходящее между Зои и Паломой было другим: словно рядом присела яркая чудесная птичка, которую жалко спугнуть.
* *
Мы, провидцы, все разные. Зои говорила, что Лючия хорошо предсказывала погоду. Исповедница чувствовала машины, и это помогло ей разобраться в деталях старых разбитых механизмов и даже создать новые, гораздо более ужасные. Ксандер, со слов Дудочника, умел отличать ложь от правды. Но, несмотря на различающиеся способности каждого из нас, все мы просыпались с криком от одинаковых видений и лихорадочно затаптывали огоньки, которые взрыв поджигал в наших мозгах.