Коралловый остров из речных ракушек

Меньшов Виктор

– Я тебя не слышал!
– завопил пограничник.
– Вы должны покинуть страну! Президент дарит вам в исполнение обещаний памятные подарки: открытку с видом кораллового острова, и семена кокосовой пальмы. С Президентского дерева!

Он сунул Женьке мятую открытку, а Фуняеву - пакетик, из которого что-то сыпалось.

– Почему бы не рассаду?
– проворчал Фуняев.

– Земля принадлежит народу.
– пояснил пограничник.

– На чьей же земле растет пальма Президента?
– коварно спросил тихий Фуняев.

– Ну, вообще...!
– задохнулась Женька.
– Как же мы, Фуняев, людям в глаза посмотрим?! Они же за нами шли, к

пальмам, кораллам...

Фуняев вдруг растоптал пакетик и бросился на пограничников, стараясь стащить старшего с верблюда. Пограничники покинули своих верблюдов и оттащили Фуняева, повалили

его на песок и принялись жестоко избивать.

Женька попыталась вмешаться, но на нее наставили оружие, и она побежала звать на помощь друзей. Когда она добежала до них, то увидела, что все стоят около Колупаева, лицо которого накрыто платком Маруси.

Женька ничего не спросила, только всхлипнула.

– Не плачь, деточка, держись...
– обнял ее за плечи Кувалдин.

– Что за жизнь у нас такая? Говорили, что кроме собственных цепей терять нам нечего, а мы все теряем и теряем: друзей, здоровье, близких... Только цепи при нас и при нас...

– Где Фуняев-то, милая?
– спросила бабка Оладья.

Женька разрыдалась и рассказала, что с ними произошло, и как их всех жестоко обманули.

– Я так понимаю, что теперь мы и здесь лишние, а значит чужие, подвел итог парторг Стоеросов.

– Выходит так, что надо идти Фуняева выручать. Со своими болячками мы потом разберемся...
– подал голос Кубиков.

– Далеко это вы, господа, собрались?
– раздался голос над их головами.

Оглянувшись, они заметили, что окружены группой всадников на верблюдах.

– Здесь - пески.
– сказал им офицер.
– На оружие бросаться с голыми руками не советую. Утром вы нам заплатите выкуп за вашего приятеля, и убираетесь обратно, у нас своих оборванцев по горло. Если нет - завтра вы потеряетесь навсегда в песках. Оттуда вы официально не выезжали, а сюда не приезжали. Вот так...

С голой пяткой на саблю не попрешь. Они молча сели на песок вокруг Колупаева, накрытого знаменем. И ждали они утро, которое им ничего хорошего не обещало...

Глава тринадцатая

Ночные откровения парторга Стоеросова. Быль о том, как Стоеросов и

Рожин в Москве демократию защищали. Коралловый остров из речных

ракушек. И стали они выворачивать карманы. Все свое... "Как же так,

Фуняев?" "Теперь только домой"

Про то, что их ожидает утром, старались не думать и не говорить, оставив утренние проблемы на утро. Грелись друг об друга. Текла тихая, обо всем и ни о чем, беседа.

И произнес некоторые слова молчаливый парторг Стоеросов:

– Вот ведь какое гадство на земле творится! Слова все говорят правильные, красивые, а за словами - обман и ложь... Я вот расскажу, как мы с Рожиным за демократию воевали.

Освобождался Васька в конце сентября, точнее - в первых числах октября. Меня и попросили поехать по-родственному, чтоб чего по дороге не случилось. Поехал я, встретил. А обратно - через Москву, транзитом ехать. Приехали мы утром, а поезд наш из Москвы - вечером. Ну и пошли мы столицу посмотреть. А в Москве заваруха. Мы же с Васькой - ни сном, ни духом. Смотрим: народ куда-то валит. Мы - следом. И пришли к Белому Дому. А там мама моя родная! Знамена кругом красные, и все такое прочее. Я сообразил, что к чему, и говорю Рогожину: Революция, брат, держись около меня. Если потеряешься, то спрашивай у людей

за что они. Если скажут, что за демократию - наши, красные...А тут стрельба, шум, мы и потерялись. Где-то закричали, что надо ехать штурмовать телецентр. Надо, так надо... Сели, поехали. Ну, ломанулись мы в телецентр, а оттуда по нам как пошли стрелять! Мы - кто куда. Я за машину какую-то спрятался, думал пережду стрельбу, да куда там! Подъехали бэтээры, начали стрелять во все, что шевелится. Так и пролежал я до утра. Утром смотрю - только убитые остались, все, кто живой, ночью утекли. Ну, думаю, надо ногами шевелить отсюда подальше. Подобрал чей-то автомат сдуру, да к кустам на четвереньках... А на меня оттуда ствол. Я тоже автомат вскинул. Хорошо, услышал я голос, узнал Ваську, а так бы постреляли друг друга... Я ему говорю, ты что же, гад, делаешь. Мы же чуть друг друга не постреляли, говорю. А он мне, что все делал, как я велел. Смотрит, мужики едут телецентр защищать. Он спросил, за что они. За демократию, говорят. Ну он и поехал с ними... Говорю я тогда ему, бросаем, говорю, оружие это к чертям собачьим, пока беды не наделали. И дуем на вокзал. Не бывает двух демократий, говорю. Пока их в стране две - порядка не будет...

Помолчали. Заговорил Кувалдин:

– Мы все сюда не за богатством шли. Мы за красотой шли. Коралловый остров, он не для богатства, для красоты, так я понимаю, Женя? Хотелось всем по-людски, красиво пожить. И всего-то, казалось, пара пустяков... А вот как получилось... Кораллы-то эти самые, наверное, красивущие?! Как домой вернемся, я тебе, Женька, обязательно коралловый остров сделаю. Из ракушек речных. У нас ракушки такие красивущие, ууу! Куда там твоим кораллам! Будет у тебя свой коралловый остров из речных ракушек, и не позарится никто, и красиво, и глазу радостно. Я же как понимаю, чтобы один человек обогатился, надо, чтобы другой настолько же обеднел. Не, на фиг такие богатства...

И настало утро. Расстелил Стоеросов старенький свой пиджачок на заморском песке, и стали они выворачивать карманы...

Когда появились гибралтарские пограничники, на пиджачке лежали четыре обручальных кольца, простенькие сережки, серебряный браслет, медали и ордена, немного бумажных денег. Наши путешественники стояли потупившись, сами стесняясь своей бедности.

– С вас и взять нечего, - брезгливо оглядел их сокровища офицер. Катитесь отсюда, да побыстрее.

– Эй! А кто будет Фуняева возвращать?!
– встал у них на дороге Кувалдин.

– Ах, это...
– вспомнил офицер.
– Можете забрать.

Он сделал знак, и двое пограничников вынесли носилки с кое-как прикрытым одеялом Фуняевым... Они поставили носилки на песок.

Женька подбежала к носилкам, откинула с лица одеяло...

– Как же так, Фуняев?! Как же так?!
– тихо вскрикнула она...

– Тихо! Тихо! Не надо резких движений! Вы под прицелом пулеметов! Сердечный приступ. Бывает... Если вы хотите делать глупости, то некому будет похоронить ваших мертвых, и вас самих...!

Женька провела по лицу Фуняева ладонью, нежно и ласково, закрыв ему глаза. Рядом вздохнула бабка Оладья:

– Если беда, так кругом беда! Куда мы теперь?

– А куда теперь?
– горько развел руками Ползунков.
– Теперь только домой. Живым можно шляться где угодно, по всему свету, а вот им, - он указал на Колупаева и Фуняева, -им обязательно домой надо. Жить можно где угодно, умирать надо на Родине.

– Что-то я сомневаюсь, что нас после всего отсюда живыми выпустят, произнес задумчиво мэр.