Коралловый остров из речных ракушек
Шрифт:
– От сумы, как от тюрьмы...
– махнул Стоеросов.
– Пускай попробуют. Нам теперь действительно терять нечего...
Глава четырнадцатая
Впереди - Громилин, сзади - смерть. "Эти люди числятся за
Россией." "Не делай этого, Блудилин!" Общее дело. Бедные люди
великий народ.
А что им было терять?
Пошли они в
А впереди - Громилин, а сзади смерть нависла на верблюдах верхом, опомнившись, догоняет черная смертушка...
Только-только они на горочку поднялись, вот он - Громилин. Ждет. Во всей своей неотразимой суровости ждет. Не для прощения ожидает.
Замялись путешественники. Вперед - боязно и стыдно, назад - еще хуже. Спинами стволы чувствовали, стволы, готовые разорвать тела свинцом. Их худые, беззащитные тела...
И раздался голос Громилина:
– Только попробуй, выстрели, макака! Я из тебя самого решето сделаю! Вы меня знаете! Эти люди за Россией числятся! Перед ней им ответ держать...
Завертелась верблюжья конница, старший прокричал:
– Мы не будем стрелять, Громилин! Сейчас не будем. Но ты их не получишь. Мы ночью пустили ток по проволоке на своей стороне границы. Мы подождем до темноты, а ночью мы с ними разберемся... мы подождем. Я терпеливый, Громилин. Хотят уйти? Пусть идут!
В это время раздался вопль бабки Оладьи:
– Васькааа! Блудилиииин! Не делай этого! Вернись!
Все обернулись и увидели, что Блудилин мчится к проволоке, по которой пустили ток. Он добежал и собрался помочиться на нее, словно на забор в родной деревне. Он, казалось, не слышал, что ему кричат. Глаза у него стали невозможно шалыми. Он проорал в сторону верблюдов и всадников:
– Не пройдем, говоришь?! Иди, пиписьками померяемся! Боисси?! Ну, тогда передай своим бабам, что ты видел у Блудилина! Я пошеоооол!...
Раздался страшный треск, полетели во все стороны искры, жутко запахло, разлетелись, взрываясь, фарфоровые предохранители...
Громилин орал:
–
И они побежали. Только бабка Оладья замешкалась у того места, где мгновение назад стоял Васька Блудилин. Она аккуратно замела ладошками в платочек горстку пепла пополам с рыжим песком, аккуратно завязала платочек, перекрестилась и пошла через проволоку. И тут раздался выстрел. Бабка споткнулась, протянула платочек дочери:
– Подержи, доча. Устала я что-то...
– сказала она, оседая.
И присела она на вечный отдых. Майор хотел помочь ей подняться, но увидел кровь и неживое уже лицо.
– Ах, сукииии!
– проревел он, хватаясь за пулемет.
– В спину, сволочи?!!!
И майор затрясся в пулеметной отдаче, словно в рыдании.
Он стрелял, и лента выплевывала пустые гильзы, выбрасывая из седел всадников на сопредельной стороне.
В ужасе метались они, не находя спасения... Лента выбросила последние патроны, давно уже никого в живых не осталось из соседних пограничников, а майор все нажимал и нажимал гашетку...
Потом он долго сидел около бабки Оладьи. К нему боялись подойти...
– Товарищ майор, какие будут приказания?
– решил спросить кто-то из пограничников, тронув его за плечо.
– Что будем делать с нарушителями?
– У нас одно общее дело с ними осталось - мертвых похоронить. НАШИХ мертвых, - строго сказал майор.
– А потом мне вместе с ними ответ держать. Им - за свои грехи, мне - за свои... Неси, сержант, лопаты...
Похоронили их на горке: Очень Ветхого Колупаева. Соблазнителя Фуняева. Местного Дон Жуана Ваську Блудилина. Добрую бабку Оладью - мать человеческую.
И помянули их, как на Руси полагается. Выпили водки. И помолчали. Кто-то, не стесняясь, плакал.
– Какие же мы бедные люди...
– тихо сказала, ни к кому не обращаясь, Маруся.
И ответил ей майор Громилин:
– Люди мы, может, и бедные, только народ мы все равно - Великий!
И ждали они рассвета...