Корчак. Опыт биографии
Шрифт:
Когда после смерти царя Александра III, «глупого и угрюмого, крайне консервативного сатрапа» {74} , в 1894 году бразды правления перешли к его сыну Николаю II, казалось, что новый владыка смягчит русификаторскую политику в Конгрессовом королевстве. И действительно, был снят с должности варшавский генерал-губернатор, ненавистный Иосиф Гурко. Уволили угнетателя польских детей, попечителя Варшавского учебного округа Александра Апухтина. Поляки поверили, что польский язык скоро вернется в школы и учреждения, что прекратится жестокая цензура.
74
Henryk Wereszycki, Historia polityczna Polski 1864 – 1918, Krak'ow 1981, s. 130.
Молодого царя Николая Александровича Романова,
75
Wladyslaw Pob'og-Malinowski, Najnowsza historia polityczna Polski, Warszawa 1990, t. 1, s. 59.
Где-то в небесах уже был записан страшный конец, который двадцать два года спустя встретят царь, царица, Ольга, Татьяна, трое рожденных позже детей – Мария, Анастасия и маленький наследник трона, Алексей. А пока что этот визит ознаменовался двумя результатами – царь пообещал, что подаренные деньги пойдут на строительство политехнического университета и что он дает согласие на установку памятника Адаму Мицкевичу в Варшаве.
Реальность быстро развеяла иллюзии примиренцев, веривших, что преданностью или даже явным раболепием по отношению к царю можно добиться гражданских свобод. Власти по-прежнему держали курс на русификацию. По-прежнему был запрещен польский язык в школах и учреждениях. На Саксонской площади, в сердце Варшавы, началось строительство собора Святого Александра Невского – его византийскому куполу и огромной колокольне предстояло еще четверть века резать глаза варшавянам. По-прежнему свирепствовала цензура.
Гимназист Гольдшмит ожидал решения жюри, готовился к выпускным экзаменам, время от времени писал легкие фельетоны. Друзья были уверены, что он станет писателем. Поэтому они удивились, когда в 1898 году Генрик, сдав экзамены, решил изучать медицину. Призвание, унаследованное от дедушки Герша? Реакция на бессилие врачей перед болезнью отца? Повести и воспоминания о той эпохе описывают бедственное положение людей из творческих и научных кругов. Успех был непредсказуемым, гонорары – низкими, газеты то и дело разорялись и закрывались, издатели платили авторам гроши; не имея определенной доли везения, человек мог закончить свои дни в нищете, как и многие подававшие надежды адепты журналистики и литературы.
«Итак, литератором я не буду, только врачом. Литература – это слова, а медицина – дела» {76} , – писал в своем дневнике ученик, герой «Исповеди мотылька». В действительности Генрик не собирался бросать литературу ради медицины. Леон Ригер, будущий муж писательницы Зофии Налковской – школьный друг Генрика, тоже литератор, но так и не продвинувшийся далеко на этом поприще, – прямо спросил его, почему он выбрал эту, а не другую специальность. И записал ответ товарища – вероятно, сам несколько олитературив его: профессия врача не исключает литературной деятельности; наоборот, она обогащает интеллектуально, а писатель должен не только анализировать человеческую душу, но и лечить ее. Как Чехов, он ведь тоже был врачом.
76
Janusz Korczak, Spowied'z motyla, w: Dziela, t. 6, s. 176.
Поступить в вуз было нелегко. Вот уже десять лет в средних и высших школах Привисленского края, как и в Российской империи в целом, действовал numerus clausus. Однако ему это удалось. И в академическом 1898/1899 году Генрик Гольдшмит стал студентом Варшавского Императорского университета. Ему было тогда двадцать лет.
9
В поисках цели
Вы не знаете, кто такой
Варшавский Императорский университет, основанный в 1870 году вместо Варшавской Главной школы (которую царские власти закрыли в ходе репрессий после январского восстания), пользовался неважной репутацией. Он был предназначен для того, чтобы русифицировать польскую интеллигенцию, и усердно выполнял свою миссию. Большую часть профессоров выписали из России, не заботясь об их квалификации – только о преданности властям. Поэтому уровень преподавания был низким, зато плата за обучение – высокой. Молодые люди из состоятельных семей предпочитали учиться за границей.
Когда Генрик Гольдшмит поступил в университет, медицинский факультет мало что мог предложить своим студентам. Там не было кафедры ларингологии, бактериологии, педиатрии, больше всего интересовавшей юношу. Вообще, в Варшаве тогда было мало врачей-педиатров – эта специальность занимала невеликое место в медицинской иерархии. Но образование за границей было юноше не по средствам. А может, он и вовсе не хотел уезжать, считая своим долгом заботиться о матери.
Время, проведенное в Варшавском университете, не прошло для Генрика даром. Правда, учился он шесть лет, а не пять – остался на первом курсе на второй год, – но учился прилежно. В 1942 году в гетто он вспоминал: «Моими наставниками в медицине были: профессор Пшевоский (анатомия и бактериология), Насонов (зоолог), Щербак (психиатрия)…» {77} Занимался общественной и политической деятельностью. В марте 1899 года участвовал в трехдневной студенческой забастовке, за что попал под арест. Очевидно, именно об этом случае идет речь в «Дневнике»: «Всегда там, где недалеко до шишек и синяков. Еще сопляком был, а уже первый бунт и стрельба. Были бессонные ночи и столько тюрьмы, сколько нужно юнцу, чтобы малость угомониться» {78} . Не исключено, что на второй год он остался из-за наказания.
77
Janusz Korczak, Podanie do Biura Personalnego Rady Zydowskiej, 9 II 1942, w: Dziela, t. 15, w przygot. (prwdr. jako Oferta, w: Janusz Korczak, Wyb'or pism, Warszawa 1958, t. 4).
78
Janusz Korczak, Pamietnik, dz. cyt.
Его литературные опыты получили признание. В марте 1899 года были объявлены результаты конкурса Падеревского на лучшее драматическое произведение. Первый приз – тысячу рублей – получил Люциан Ридель за басню «Заколдованный круг». Второй, пятьсот рублей, – Юзефат Новиньский за драму «Белая голубка». Третий – триста рублей – Ян Август Киселевский за «Карикатуры». Четвертый приз, двести рублей, достался Богдану Якса-Роникеру за пьесу «Погасшие». А похвальный отзыв, четвертый по счету, получила вещь под названием «Куда?». О Юзефате Новиньском сегодня уже никто не помнит, Богдан Якса-Роникер тоже не преуспел в литературе, а вот Риделя ставят по сей день, а Ян Август Киселевский прославился как один из интереснейших польских драматургов. Молодой медик, студент первого курса, оказался в неплохом соседстве.
Тогда и родился наконец литературный псевдоним Генрика Гольдшмита. В газетную статью, где было опубликовано решение жюри, вкралась опечатка. Похвальный отзыв получил «Януш Корчак», хотя сам он использовал этот псевдоним лишь почти год спустя в журнале «Вендровец». Пьеса не сохранилась. Ее сюжет мы знаем только по рецензии жюри:
…Драма в четырех актах, проработана толково и серьезно, проникнута глубоким переживанием нравственных проблем, связанных с телесной стороной жизни. Главным героем здесь является отец семейства, который с самого начала предстает перед нами как человек неуравновешенный, неврастеник, в его рассудке чудачества перемешиваются с ясным пониманием правды, даже касательно его собственного состояния. <…> Печальный ход событий заканчивается полным безумием отца… {79}
79
Sprawozdanie z czynnos'ci Komitetu powolanego do ocenienia utwor'ow dramatycznych, przeslanych na konkurs imienia Ignacego Paderewskiego, “Echo Muzyczne, Teatralne i Artystyczne” 1899, nr 16, Dodatek, cyt. za: Maria Falkowska, Kalendarz…, dz. cyt., s. 59.