Корень жизни: Таежные были
Шрифт:
Молва о чудодейственных ключах распространилась быстро. В послевоенные годы летом здесь всегда полно народу, до нескольких сот человек. Разгар «курортного» сезона в июне, в этом месяце палатками покрыто около квадратного километра. Едят, что привезут с собой, а везут обычно много. Ловят рыбу, собирают ягоды.
С постройкой железной дороги «курорт» благоустраивается. Специальная экспедиция пробурила скважины и определила большие запасы целебной воды. Их достаточно для открытия хорошего санатория. Дальневосточники уверены, что его все-таки построят. Лесхоз поставил два дома, около них — избушка с деревянными ваннами в каждой. Строится рабочий профилакторий.
Все удобные места для палаток были заняты, и нам пришлось свою ставить в темноте на косе около реки. По всему видно, вода будет быстро прибывать, поэтому мы поставили палатку на сваях. А ночью слушали, не журчит ли под нами.
Конечно же грешно на «курорте» не испытать целебность его вод! Прожили здесь три дня, и я почувствовал прилив сил и бодрости. Борису же не нужно было ни того, ни другого — всего этого у него хватало с избытком.
В один из дней, когда перестал дождь, мы сплавали вверх по Быссе. Там она была настоящей горной рекой, с плесами и перекатами, с сопками, подступающими прямо к воде, с заломами и «прижимами». Вернулись после того, как стали днищем лодки царапать гальку.
В последнюю ночь на «курорте» разразилась такая гроза, какой ни я, ни старики никогда не видели. Молнии вспыхивали ослепительно и непрерывно, не только в палаточном городке было светло — виднелось небо в темных искромсанных тучах, вспененная ливнем река от поворота до поворота, темный лес вокруг. Оглушительный гром слился в грохот, подобный массированному артобстрелу из разнокалиберных пушек. Все небо было испещрено огненными стрелами, зигзагами и «вольтовыми дугами», некоторые из них горели так близко, что становилось страшновато. Под бешеным натиском ветра и вертящихся в нем вихрей гнулись до земли и рушились большие и малые деревья, а с тех, которые выдерживали напор стихии, срывались листья, обламывались ветви. Взрывы грома, гул ветра, шум атакуемой листвы и грохот падающих деревьев слились воедино, заглушая все остальное. Мне казалось, что стихия в этой грозе возмущенно кричит людям о том, что давно наболело в природе. «Что вы делаете! Опомнитесь! Поймите, что природа, пострадав, останется, но вам будет намного хуже!»
Восток небосвода, откуда пришла гроза, еще светился и громыхал, а молнии уже пытались разжечь темную пилу очертаний леса на западе. Некоторое время небо от края и до края было неистово сверкающим и громыхающим, а на землю будто опрокинулась Селемджа. Наверное, именно таким представляли себе конец света наши предки…
Обратный путь почти всегда менее интересен. Полегчав на истраченные двести литров бензина, мы мчались вниз по Быссе чуть ли не скоростью курьерского поезда. Справа и слева мелькали уже знакомые пейзажи, за буруном от лодки один за другим исчезали речные кривуны, острова, заливы… Вроде бы и недавно мы простились с «курортом», а уже позади осталось восемьдесят километров пути, и лодка устремилась вверх по самому крупному притоку Быссы — Иге.
Если наиболее живописным и интересным притоком Селемджи по праву считается Бысса, то самая красивая «дочь» последней — Ига. Она еще извилистее и спокойнее Быссы, и показалась мне прелестной, как моя Тунгуска. Косы здесь желтые, песчаные и высокие, сосняки вдоль реки степенные и чистые. В этих сосняках ходить было легко и приятно, да и комарье в них не так досаждало. За борами простирались вейниковые луга, в непересчетных озерах суетились утиные выводки. Утята были уже большими, но
В Иге рыбы гораздо больше, чем в Быссе. В любое время мы могли поймать щуку или ленка, и насквозь пропитались запахами рыбы и ухи, копченых ленков и вяленых щук. И сами как бы прокоптились на встречных ветрах и яром солнце.
Мы не так и удивились, когда на одной из игинских кос познакомились с профессором из Благовещенска. Заросший, загорелый и в то же время счастливо-умиротворенный, он брел со спиннингом в руках по берегу, и не надо было ему ни Кавказа, ни черноморских или болгарских курортов…
В последнюю игинскую ночь, проснувшись чуть свет, я вылез из палатки. Неистовые крики косуль, оглушительное кряканье уток, беспрестанные всплески рыбы, слившись в единую мелодию нетронутой природы, в мгновение прогнали сон. Быстро оделся и отошел на восточный край сосновой релки.
На моих глазах слабые дуновения ветерка ласково развеивали с вершин кустов и деревьев легкий покров ночного тумана. Разгорался, буйно пылал и затем медленно растворялся в небесной сини красно-оранжевый восход, набирал упругую силу ветер. Из кочек неслышно выплывали на гладь залива утиные семьи, хороводились, переполненные радостью жизни, и снова прятались в спасительные кочки. Залитую водой осоку шевелили щуки и какая-то серебристая мелюзга. Кулички, попискивая, суетились на песке там, где он уходит в воду. За лесом спокойно шлепал по воде и чавкал грязью какой-то крупный зверь. Неумело взвыл волк, видно совсем молодой, и резко оборвал голос, как будто застеснявшись своего неумения.
Солнце выкатило над стеной леса красным кругом и быстро оторвалось от нее, желтея и разогреваясь. По воде между нами протянулась горячая дорожка переливающегося блеска, зелено загорелись купола сосен, купы кустарника, кочки, метелки трав. Из-за моей спины со свистом вырвался табунок уток и, покружив малость, шлепнулся в воду, испестрив ее зеркало сверкающими кругами, дугами, зигзагами. Из релки неподалеку выбросилась пара ослепительно рыжих в солнечном потоке, отчаянно бодающихся козлов, но, свалившись в воду и подняв каскады брызг, они вмиг отрезвели, остудили злость и дружно ринулись обратно в релку.
С той стороны, где слышались тяжелые шаги какого-то крупного зверя, к воде вышел лось-рогач и замер. Затем медленно ступил в воду, поозирался еще на всякий случай и принялся завтракать, благодарно поглядывая на уток, стороживших свой — и его, стало быть, — покой.
А солнце разгонялось по совсем поголубевшему небу все выше и выше и обогревало мир вокруг все щедрее и жарче, и ветер приятно крепчал, разгоняя комаров, и высветилось желтое ложе залива под пронизанной светом чистой водою…
Впитывая всю эту красоту, я словно пьянел. Колотилось сердце, голова ходила кругом. Хотелось долго-долго жить вот так же, как в эти два утренние часа — восхищаясь природой, поклоняясь ей, принимая ее такою, какой она дошла до нашего времени.
Чудные видения, прекрасные картины! И какая пища для размышлений! Источник силы! Если устал ты и сердцу больно стало — иди в природу, окунись в нее, слейся с нею. Она обновит тебя, силы даст. Она все может, природа. Ты пойми ее только и проникнись к ней уважением.