Коричневые башмаки с набережной Вольтера
Шрифт:
На самом деле Кэндзи после бурной ночи, проведенной с Джиной, и позднего пробуждения к размышлениям о высоком пока был не способен. Услышав шаги на винтовой лестнице, он поспешно пригладил волосы и застегнул воротник рубашки.
– А, это вы?
Виктор и Жозеф подсели за стол.
– Джина уже ушла?
– Еще не проснулась.
– Вам кофе или чай? – спросила Мелия.
Жозеф хотел было потребовать горячий шоколад, но Виктор его опередил:
– Ничего, спасибо. Кэндзи, как по-вашему, «рыцарь печального образа» – это…
– Не кто иной, как Дон Кихот, – сказал японец, намазывая маслом бисквит. – Стыдно не знать.
– Такой высоченный тощий чудак, который сражался с ветряными мельницами, –
Виктор раздраженно отмахнулся.
– Кэндзи, а если я перечислю вам такие приметы: Средина Мира, свод галереи, вооруженный мужчина и древний монастырь… вы сможете назвать квартал Парижа, где все это есть?
Бисквит с маслом замер в двух сантиметрах от губ японца.
– Вы, стало быть, тоже увлеклись шарадами? Жозеф меня уже расспрашивал о…
Со стола на пол с грохотом обрушился заварочный чайник.
– Прошу прощения, – пробормотал Жозеф.
Кэндзи нахмурился, покосившись на зятя. Молодой человек сидел красный как рак – не ожидал, что его дурные предчувствия сбудутся так скоро, и теперь терзал под столом на коленях открытый манускрипт, чтобы обрести душевное равновесие. Это не укрылось от взора Мелии, которая как раз присела на корточки, чтобы подобрать осколки фарфора.
– О, какая прелесть! Миленькая книжечка, напоминает о временах моего детства – мамаша вечно заставляла меня варить конфитюры. – Не заметив, что ее слова повергли в оцепенение Виктора и Жозефа, она продолжала: – С тех пор терпеть не могу это занятие. Мамаша меня доводила до изнеможения – это ж надо фрукты собрать, потом их почистить, надробить сахара, присматривать, чтоб варенье не выкипело, прокипятить банки, наполнить их… Мне нравился только самый последний этап. Мамаша у меня была привереда – считала, что банки да горшочки с конфитюром надобно закрывать только телячьей кожей, для нее слово какое-то есть специальное… э-э… Вот я дурья башка, grossa testa, pauc de sens! [94]
94
Голова здорова', ума с ноготок (лимузенский диалект). – Примеч. авт.
– Велень? – подсказал Кэндзи, отпив зеленого чая.
– Велень! – обрадовалась Мелия. – Ваша правда! Так я, собственно, к чему, месье Пиньо? У вас книжица как раз из тех, какие моя мамаша покупала у разносчиков, чтоб на листы разодрать.
Виктор и Жозеф воззрились друг на друга так, будто хотели загипнотизировать. Кэндзи молча переводил взгляд с одного на второго. Его глаза опасно поблескивали. Налив себе еще зеленого чая, он вдруг разразился речью:
– Да уж, у книг немало врагов. Сапожники подбивают веленью задники дамских туфелек, коллекционеры вырезают из манускриптов буквицы, миниатюры и фронтисписы. Кондитеры заворачивают пирожки и пирожные в листы велени из редчайших сборников рецептов, а бакалейщики делают кульки из драгоценных пергаменов. Но, как говаривал Библиофил Жакоб [95] , любая домохозяйка этих варваров за пояс заткнет. Из века в век домохозяйки закрывают горшки с маслом и с вареньем историческими документами. Еще, пожалуй, невосполнимый ущерб наносят мамаши, которые, дабы занять на время своих отпрысков, дают им антикварные книги с гравюрами на дереве – раскрашивать, и ботаники, которые превращают бесценные ин-фолио и ин-кватро в альбомы для своих гербариев. Жозеф, вы позволите мне взглянуть на манускрипт? Он из наших фондов? – Японец уставился зятю в лицо, и тот пережил под этим взором несколько
95
Библиофил Жакоб – псевдоним Поля Лакруа (1806–1884), французского писателя и эрудита. – Примеч. авт.
– Э-э… ну… гм…
Виктор не дал зятю продолжить фонетическое упражнение в междометиях – схватил за рукав и потащил к лестнице, бросив через плечо:
– Этот манускрипт – одно из моих личных приобретений. Благодарю вас, Кэндзи. И вам спасибо, Мелия. Идемте, Жозеф, в торговом зале полно работы.
– Н-да, дела… Приходят когда захотят, уходят когда вздумается… – пробормотал японец. – Мелия, приготовьте поднос с завтраком для мадам Джины.
Виктор и Жозеф закрылись в подсобке.
– Жозеф, отдайте мне книжку, – велел Виктор. – И больше никому об этом ни слова! Туман начинает рассеиваться: убийцу интересуют вовсе не конфитюры, а велень, которой закрыты банки и горшочки! Я бегу на набережную Вольтера, нужно все обсудить с Раулем Перо. Если Кэндзи озаботится моим отсутствием…
– Знаю-знаю, вы проводите оценку частной библиотеки.
Виктор отпер дверь лавки, шагнул за порог и столкнулся с мадам Баллю.
– Ага, попались, месье Легри? Коньяк, говорите, лучшее средство от зубной боли? Как бы не так! Мне церебрин нужен, а не что-нибудь, этот шарлатан дантист заткнул мне дырку от зуба какой-то дрянью против инфекции, и у меня теперь вся челюсть раскалывается от боли! Право слово, жила бы я не на первом этаже, а повыше – выбросилась бы из окна!
– Посоветуйтесь с месье Мори, – сказал Виктор, садясь на велосипед. – Он знатный травник!
Пока ноги крутили педали, в голове у него раскручивалась цепочка ассоциаций: коньяк, коренной зуб, дантист…
– Старина, ты на верном пути! – возликовал Виктор.
Прохожий шарахнулся в сторону и проводил лихача на железном коне взглядом, покрутив пальцем у виска.
При других обстоятельствах Рауль Перо с благодарностью выслушал бы наставления Люка Лефлоика по искусству реставрации антикварных книг, однако этим утром он с нетерпением ждал Виктора и предпочел бы посидеть пока в тишине.
– Универсальное средство – охлажденный мучной клей, – разглагольствовал Люка. – Несколько мазков – и переплет заблестит как новенький. Только следите, чтобы не было комков. Рекомендую также с его помощью восстанавливать обломанные уголки переплетов, тут вам пригодится еще и обивочный молоток, да-да, молоток!
К ним подошел расстроенный Вонючка:
– У меня опять сломали замок на ящике! Подумать только – Петрарка вообще не запирал дверь ни днем ни ночью!
– Моя бабушка тоже, – поведала Северина Бомон. – Времена меняются, что вы хотите? Нам в ящики уже трупы подбрасывают, а вы из-за сломанного замка горюете. Я уж не говорю, что всяк норовит стянуть что-нибудь с прилавка, проходя мимо. О, глядите-ка, опять этот гнусный старикашка!
По набережной, размахивая тростью, шагал, будто исполнял воинственный танец, пожилой господин в рединготе и белых панталонах.
– Это бывший литературный критик, – шепнул Люка Лефлоик. – Он посвятил свою жизнь уничтожению писательских репутаций. Не одного литератора по шею в навоз закопал.
– У него и имечко подходящее: Агрикуль Тур, – добавил Вонючка.
– Альфред де Виньи разнес вдребезги Виктора Гюго, Эжен де Миркур ненавидел Дюма-отца, а месье Тур, не издавший ни одного собственного романа, ополчился на всех писателей сразу, – заключил Люка. – О, а вот и месье Легри верхом на самокате!