Коричневые башмаки с набережной Вольтера
Шрифт:
– Недурно, и винный соус неплох. Подогреть бы, конечно, но мы безропотно сносим невзгоды, верно? – шепнул он Кошке, которая гипнотизировала его умоляющим взглядом.
Художник попытался со всей приятностью закончить трапезу изрядным куском сыра, но подавился и закашлялся.
– Морис, у тебя бронхит? – забеспокоилась Таша, направляясь с детской мисочкой в спальню.
– Нет-нет, всего лишь простуда. Продуло в конюшнях, сквозняки там… – Он выпил залпом два бокала воды, после чего, отдышавшись и довольно поглаживая живот, пошел за хозяйкой.
Алиса на высоком стульчике, блаженно жмурясь,
– Над чем сейчас работаешь? – поинтересовался Морис.
– Готовлюсь к выставке, есть несколько портретов, – ответила Таша. – И подумываю вернуться к карикатуре. Набросала одну – посмотри на тумбочке.
Художник окинул одобрительным взглядом рисунок. На рисунке школьник стоял у доски перед учителем истории и тот спрашивал: «Что происходило в Варфоломеевскую ночь?» – «Ну, евреев резали», – отвечал ученик. «Нет, юноша, – возражал учитель. – До евреев тогда еще не добрались, резали только протестантов».
– И ты думаешь, это опубликуют? – поднял бровь Морис.
– Да, – уверенно кивнула Таша. – В «Пасс-парту». Антонен Клюзель решил проявить объективность и представить в газете все мнения, звучащие в обществе. А я, как ты понимаешь, в этом деле весьма субъективна.
– Но это же опасно, ласточка моя! Тебе надо взять псевдоним.
– Я его уже придумала: назовусь Люмен, в переводе с латыни «свет». А ты-то как относишься к делу Дрейфуса и ко всему, что происходит вокруг?
– О, не вмешиваться в ход событий – мое жизненное кредо.
– Иными словами, тебе плевать на несправедливость, лишь бы она тебе жить не мешала.
– В этом я солидарен с Антоненом Клюзелем.
– Ну, он-то все же иногда восстает против ксенофобов и искренне считает их негодяями.
– Так и я их тоже не жалую, ласточка моя, особенно тех, которые ненавидят индюшек, – сообщил Морис, нагло завладев мисочкой с кашкой и успев незаметно зачерпнуть из нее пару ложек, прежде чем предложить Алисе.
– Какое отношение индюшки имеют к Дрейфусу? – нахмурилась Таша.
– Бедные птички отвержены и прокляты почитателями современного искусства. Моя галерея на грани краха, придется потребовать, чтобы папаша Малезьё забрал свою птицеферму. Но тогда мне понадобятся новые полотна, да такие, чтобы привлекли богатую клиентуру. И автор этих шедевров – ты, моя ласточка! Я согласен на самый что ни на есть скромный процент от продаж!
– Ты хочешь выставить у себя в галерее мои картины? – воззрилась на него Таша.
– Я всегда верил в твой талант. Еще в те времена, когда ты мне позировала с обнаженной грудью – с роскошной грудью, если мне не изменяет память… – Морис вздохнул, рассеянно собирая со стенок мисочки последние крохи каши, отправляя их в рот и не отрывая взгляда от Ташиного корсажа.
– Эй, куда ты уставился? – прикрикнула на него Таша. – А предложение интересное. Пожалуй, у меня найдется для тебя серия портретов, несколько набросков мужского обнаженного тела, парочка сельских пейзажей и натюрморты…
– Прекрасно! И чем раньше все это найдется, тем лучше! Что ж, оставляю тебя с твоими материнскими заботами, ласточка моя. И не забывай мой совет: не лезь в дело Дрейфуса, оно вот-вот перевернет всю страну вверх тормашками. Зачем тебе неприятности? Ты не представляешь,
– О, я-то как раз очень хорошо представляю, увы!
– Вчера какой-то свинтус обидел мою Мими. Знаешь, что он ей сказал? «Ваша девичья фамилия Лестокар? Какая-то она не французская!»
Как только Морис Ломье удалился, к дому 36-бис подкатил на велосипеде Виктор. Все время, пока он крутил педали, у него в голове в том же темпе вертелись слова Вонючки: «Муазан-то как уехал в свой Кан, так и не вернулся… Я с трудом могу представить себе Фюльбера, отпиливающего башку мертвецу…»
Когда он вошел в квартиру, Таша, недоумевая, куда делся почти весь хлеб, который она хотела обмакнуть в яйцо всмятку, продолжала кормить дочь. Виктор по очереди поцеловал своих девочек и мимоходом приласкал Кошку.
– Удачный день был? – спросила Таша.
– Он был бы еще удачнее, если бы в лавку не заявился кузен мадам Баллю. Что у нас на ужин?
– Остатки говядины по-бургундски, которую мадам Бодуэн приготовила сегодня утром. Но ты же не собираешься ужинать – всего шесть часов!
– Просто перехвачу кусочек – умираю от голода.
На кухне Виктор, сняв крышку с котелка, обнаружил, что тот пуст, и хотел было выразить возмущение, но тут мысль, не дававшая ему покоя, наконец оформилась: перед тем как Жорж Муазан уехал в Кан, Фюльбер просил его раздобыть вовсе не книгу, а футляр для пистолета, который он подарил Жозефу на день рождения! Стало быть, Фюльбер не виновен?.. Или это ничего не доказывает?..
– Милая, говядину уже кто-то слопал, здесь только соус остался! – возмутился Виктор, вернувшись в спальню. – С этой ненасытной зверюгой надо что-то делать! – добавил он, смерив Кошку гневным взглядом.
– О нет, нас объел Морис Ломье! – восстановила справедливость Таша. – Он только что заходил. Предложил мне выставить мои картины в галерее Леонса Фортена.
– Какое облегчение! Я-то думал, он опять хотел тебя соблазнить.
– Ну разумеется, любовь моя, как только ты выходишь за порог, сюда врывается толпа моих поклонников. Я им даже номера присваиваю, чтоб не запутаться, – засмеялась Таша.
Виктор сердито пожал плечами и проворчал:
– Ладно, бургундский винный соус с мякишем – это тоже вкусно…
– Должна тебя огорчить: ненасытная зверюга уплела и хлеб.
Глава шестнадцатая
Воскресенье, 23 января
Гаэтан Ларю конечно же предпочел бы посвятить рыбалке весенний день на поросшем травкой берегу сельской речки, петляющей по зеленым лугам, и чтобы вода была тиха и прозрачна, а тишину нарушал только шепот осиновой рощи за спиной. Но ему пришлось довольствоваться антрацитовым небом, грязной Сеной, замызганной набережной и мрачным сводом Нового моста. А впрочем, что за беда? Рыбалка для Гаэтана Ларю была излюбленным досугом и развлечением в свободные от муниципальной службы часы. Ему все равно было, что попадется на крючок – уклеечка или башмак, особенно сейчас, когда впервые за долгое время выдался выходной. Потому он хорошенько выспался, прихватил снасти, провизию для пикника и занял свое коронное местечко на набережной, защищенное от дождя и снега.