Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Разумеется. По работе были связаны тесно.
— Не только по работе, но и по вражеской деятельности тоже. И не только с ним. Мельникова с Поповым еще не забыл?
— Руководители Краснодарского отделения «Заготзерно»?
— Руководители крупной контрреволюционной диверсионной группы и твои с Романовым друзья.
— Не пойму, к чему ты клонишь…
— Я? Да я тут совсем ни при чем. В протоколе записано. Вот послушай, так уж и быть, для пользы дела зачитаю несколько абзацев: «Проверкой установлено, что Романов, работая ряд лет вместе с лютыми врагами народа Рывкиным, Буровым, Ивницким, не, только ни в чем не помог парторганизации в разоблачении
— Я понял так, что Попова объявили врагом народа только за то, что он был связан со мной по работе. Это все, что ему вменялось?
— Не только. Имея вражеское настроение, он пропагандировал вражеские мысли о том, что очистить семена до кондиций, требуемых ЦК ВКП(б) и СНК СССР, невозможно.
— И что, их всех арестовали?
— А как же! Как же не арестовать, если арест санкционирован крайкомом партии. Вот он, — Малкин показал глазами на Биросту, — раскручивал это дело. С блеском раскрутил!
— Предположим, вы раскрутили. Я-то здесь при чем?
— Как это «при чем»? — Малкин оторопело уставился на Жлобу. — Ты что, издеваешься? Хочешь сказать, что не был связан с этой бандой и не рекомендовал врага для приема в партию?
— Ду-урак ты, Малкин. Знал я тебя дураком по гражданской, таким ты и остался. И, что поразительно…
Он не успел договорить. Шашкин ударом кабеля свалил его с ног. На лежачего обрушился град ударов. Били ногами все: Малкин, Сербинов, Шашкин. Жлоба инстинктивно закрывал голову руками, но уже красные комки забугрились на затылке, обильно лилась кровь из расквашенного носа. Брызги крови повисли на стенах кабинета, ею были перепачканы пол, одежда и обувь избивавших, бумаги на столе.
— Нашатырь! — заорал Сербинов, нанося ногой очередной удар под дых. — Шашкин! Зови «алхимика»! Он у меня сдохнет здесь, или расколется!
— Все! — остановил Малкин Сербинова. — На сегодня достаточно. А то и вправду окочурится, а он числится за Москвой. Бироста! Вызови Валухина с пи…братией, пусть приберут здесь.
Бироста схватил телефонную трубку. Малкин с Шашкиным торопливо вышли, Сербинов, с перекошенным от злобы лицом, еще раз пнул ногой лежащего на полу Жлобу.
— Вот так нужно допрашивать эту сволочь, — сказал он многозначительно и вышел, немилосердно хлопнув дверью.
На следующий день Бироста напросился на прием к Сербинову.
— По какому вопросу? — спросил тот недовольно.
— По Жлобе.
— Вчера ты получил указание пороть, пока не расползется по швам. Что не ясно?
— Кое-что надо уточнить.
— Заходи, только сейчас же и ненадолго. Я ухожу.
— Иду.
— Ну, что там у тебя? — занервничал Сербинов, когда Бироста появился на пороге его кабинета. — Вечно ты не вовремя.
— Я, Михаил Григорьевич, по поводу методов допроса.
— Ты что же, считаешь себя сильнее меня и Малкина? Или пожалел врага? Давай! Работай в нормальных условиях, посмотрим на твои способности мирового следователя! Кстати, с Белобородовым, насколько мне известно, ты в нормальных условиях чухался полгода и без толку. С этим хочешь так же? Месяц! И ни дня больше. Не возьмешь показаний — пеняй на себя.
— Вчера я наблюдал за ним во время вашего допроса. По-моему, он не только не пытался избегать побоев, но, наоборот, провоцировал их. Он боялся каких-то вопросов и замыкался или начинал психовать, как только вы приближались к ним. Я попробую, а вернуться к физмерам никогда не поздно.
— Ладно, психолог, ищи чего боится. Но через месяц протокол у меня на столе. Все.
Сербинов торопливо пошел к выходу впереди Биросты и тому ничего не оставалось, как покорно следовать за ним.
48
Бироста в очередной раз перечитал свои записки и ему стало страшно: а что если они случайно попадут в руки Малкина или, что еще хуже, — Сербинова? «Не слишком ли откровенно пишу? — думал он, машинально перелистывая страницы. — Но это документ! По большому счету, свидетельские показания! Значит, откровение необходимо — будет больше веры». Он снова взялся за перо, предварительно заперев двери на ключ.
«Напомнив о деле Белобородова, Сербинов сильно задел меня за живое. Но самое жуткое состояло в том, что на его хамский упрек мне было нечего ответить. Тем не менее, снова, как всегда, проявив упорство и выдержку, я настоял на своем и мне предоставлена полная свобода действий. Конечно, в случае неудачи мне вместе с Шалавиным придется испить горькие пилюли. Но у меня есть уверенность: Жлоба враг. Об этом вопиют материалы проверки деятельности Рисотреста и выводы Оргбюро ЦК ВКП(б) по Краснодарскому краю, попросту говоря — бюро крайкома. Я сделал выписки из этих документов и привожу их здесь в качестве доказательства, что я действовал не по наитию. Вот выписка из справки комиссии: «Рисотрест объединяет 3 совхоза: Черкесский (Ивановского района), Красноармейский и Тиховский (Красноармейского района), организованных в 1931–1932 гг. и доведших свои посевы в 1937 г. под рисом всего до 4004 га.
Вследствие того, что ирригационное строительство совхозных систем было начато, а проводимое их переустройство осуществлялось без хозяйственных планов освоения площадей, утвержденных севооборотов, оргпланов, построенная в 1934 году сеть оказалась непригодной и потребовала переустройства.
Между тем общая стоимость строительства оросительных систем, связанных в основном с совхозами, по смете Кубрисостроя составляет 52 000 000 руб., в т. ч. израсходованных до 1.01.37 г. 22 200 000 руб.
Кроме того, общие затраты на организацию и строительство совхозов с начала 1932 г. по 1.01.37 г. составили 12 000 000 руб., не считая ежегодных ассигнований по фонду освоения, которые за все годы составили сумму 10 000 000 руб.
Несмотря на такие огромные капиталовложения, рисосовхозы находятся в исключительно тяжелом состоянии и в настоящем своем виде дальше существовать не могут, так как вместо образцовых хозяйств крупного социалистического земледелия, в результате вражеского руководства они превращены в позорные убыточные предприятия, дискредитирующие идею совхозного рисосеяния.