Коринна, или Италия
Шрифт:
— Увы! — отвечала Коринна. — Кроме твоей любви, мне ничего не нужно; а разве ты можешь поручиться, что всегда будешь меня любить? Но довольно, я чувствую, что ты никогда меня не любил так, как сейчас; так не будем же омрачать радость возврата этой любви.
— Возврата? — прервал ее Освальд.
— Да, я не отказываюсь от этого выражения, — сказала Коринна, — но зачем его объяснять? — прибавила она и ласковым жестом приказала лорду Нельвилю умолкнуть.
Глава шестая
Два дня они ехали вдоль берега Адриатического моря; в Романье оно не производит такого величественного впечатления, как океан или даже как Средиземное море; дорога проходит по взморью, на берегу зеленеет трава — совсем не так представляешь себе грозное царство бурь. В Римини и Чезене прощаешься с классической римской землей {218} , где разыгрывались исторические события; последнее напоминание об истории — Рубикон, через который перешел Цезарь, когда он решил стать властителем Рима {219} .
218
В Римини и Чезене прощаешься с классической римской землей… — Римини и Чезена в древности были городами Цизальпинской Галлии, являвшейся римской провинцией в Северной Италии.
219
…Рубикон, через который перешел Цезарь, когда он решил стать властителем Рима. — Рубикон (ныне Пизателло, или Фиумичино) — река, впадающая в Адриатическое море на северо-восточном побережье Италии, в древности служившая границей между Цизальпинской Галлией и собственно Италией. В 49 г. до н. э. Юлий Цезарь, проконсул Римской республики, имевший право возглавлять войско лишь за пределами Италии, вопреки запрету сената перешел с севера Рубикон со своим легионом и тем положил начало гражданской войне, в результате которой он стал полновластным владыкою Рима.
220
Республика Сан-Марино — крошечная республика, расположенная в Италии на востоке от Флоренции, по преданию основанная в 301 г. н. э. простым каменщиком Марино. Сейчас Сан-Марино находится под протекторатом Италии.
Окрестности Болоньи представляют собой живописную равнину, где виноградные лозы, сплетаясь в гирлянды, соединяют между собою вязы: природа здесь кажется нарядной и праздничной. Коринну взволновал контраст между ее душевным состоянием и этой местностью, залитой ослепительным солнцем.
— Ах, — сказала она со вздохом лорду Нельвилю, — зачем природа развертывает столько отрадных картин перед очами друзей, которым, быть может, скоро должно расстаться?
— Нет, они не расстанутся, — возразил Освальд, — с каждым днем я все больше в этом убеждаюсь. Меня пленяет не только ваша красота, внушающая мне страсть, но и ваша кротость, к которой я так привык. С вами чувствуешь себя счастливым, словно вы не гениальная женщина или, вернее, именно поэтому, ибо чем выше одарен человек, тем он добрее: когда мы довольны собой, природой и людьми, разве можем мы испытывать какое-нибудь горькое чувство?
Они приехали в Феррару, один из самых печальных итальянских городов, ибо он столь же безлюден, как и обширен; немногочисленные жители, изредка появляющиеся на улицах, двигаются медленно, словно им некуда спешить. Невозможно себе представить, что в этом городке существовал блестящий двор, воспетый Ариосто и Тассо {221} : и сейчас еще здесь показывают их рукописи, а также и рукопись поэта, создавшего «Pastor fido» [23] {222} .
221
…блестящий двор, воспетый Ариосто и Тассо… — Ариосто в течение долгих лет состоял на службе при феррарском дворе (с 1503 по 1518 г. у кардинала Ипполита д’Эсте, с 1518 г. — у его брата герцога Альфонса I), выполняя различные поручения, в том числе и дипломатические. Он писал для феррарского двора пьесы и стихи, но в сатирах и посланиях друзьям жаловался на жизнь придворного поэта. Тассо с 1565 г. состоял на службе при кардинале Луиджи д’Эсте, с 1571 г. — при герцоге Альфонсо II. Его пастушеская драма «Аминта», являющаяся шедевром пасторального жанра, распространенного в итальянской литературе XVI в., была сочинена им для постановки при феррарском дворе.
23
«Верный пастух» (ит.).
222
…рукопись поэта, создавшего «Pastor fido». — т. е. Гварини, автора «Верного пастуха» (см. примеч. 1 к кн. VII, гл. I).
Ариосто
223
…дом, куда дерзнули заточить Тассо… — Тассо, страдавший манией преследования, после столкновения с герцогом Феррарским (см. примеч. 4 к этой главе) был заточен в 1579 г. в госпиталь Святой Анны, где провел семь лет.
Коринна чем-то походила на Тассо; у нее был более жизнерадостный нрав, она получала больше разнообразных впечатлений, но при сильно развитом воображении также крайне нуждалась в бережном отношении к себе, ибо, не исцеляя печалей, ее воображение даже усиливало их. Лорд Нельвиль ошибался, думая, что блестящие способности Коринны могли сделать ее счастливой независимо от ее привязанностей. Если высокоодаренный человек отличается подлинной чувствительностью, его печали умножаются благодаря его способностям: ему открываются причины его страдания, подобно тому как открываются тайны природы; и поскольку сердечные горести неисчерпаемы, то чем больше он мыслит, тем глубже их переживает.
Глава седьмая
Чтобы попасть в Венецию, надо сесть на корабль и плыть по Бренте. По обеим сторонам Большого канала высятся дворцы, величественные, но несколько запущенные, как и все итальянское великолепие. Они изукрашены в какой-то причудливой манере, отнюдь не напоминающей вкусы античности. На венецианскую архитектуру оказали влияние торговые связи с Востоком: это смешение мавританского стиля с готикой вызывает любопытство, но не пленяет воображения. Почти во всю длину канала тянутся ровные ряды пирамидальных тополей. Ярко-синее небо резко оттеняет сверкающую зелень берегов, которая обязана своей свежестью обилию влаги. Небесная синева и зелень земных просторов столь отличны по тону, столь ослепительно-ярки, словно только что покрыты лаком; здесь не встретишь таинственных полутонов, которые так ласкают глаз на юге Италии. С первого взгляда Венеция скорее удивляет, чем восхищает. Кажется, что смотришь на затопленный город, и только потом начинаешь удивляться гению людей, воздвигнувших свои дома на воде. Неаполь расположен амфитеатром на берегу моря, но Венеция построена на ровной плоскости, и ее колокольни напоминают мачты корабля, недвижно стоящего в волнах. Какое-то унылое чувство объемлет душу, когда въезжаешь в Венецию. Прощаешься с растительностью; все животные изгнаны отсюда; здесь не увидишь даже мухи; и лишь человек в одиночку борется с морем.
В этом городе, где вместо улиц — каналы, царит глубокое безмолвие, нарушаемое лишь ударами весел. Это не деревня, ибо тут не увидишь и кустика; это не город, ибо тут не услышишь шума; это даже не корабль, потому что тут нет движения. Это обитель, которая во время морской бури превращается в темницу: тогда нельзя ни выйти из дому, ни попасть к себе в дом. В Венеции встречаются простолюдины, которые никогда не бывали в соседнем квартале, ни разу не видели площадь Святого Марка, которым лошадь или дерево показались бы чудом. Черные гондолы, скользящие по каналам, походят на гроб или на колыбель — последнее и первое жилище человека. Когда стемнеет, видны лишь движущиеся огоньки фонарей на черных гондолах, едва различимых во мраке. Их можно принять за тени, которые бегут по воде вслед за звездой. Здесь все загадочно: правление, обычаи, любовь. Конечно, сердце и разум обретут здесь немало отрады, если им удастся проникнуть во все эти тайны; но на чужестранца Венеция на первых порах производит тягостное впечатление.
Коринна верила в предчувствия, и ее расстроенное воображение повсюду искало зловещие знаки.
— Отчего мне стало так грустно, когда мы въехали в этот город, — спросила она у лорда Нельвиля, — не предвестие ли это какого-то тяжкого горя?
Не успела она вымолвить эти слова, как с одного из островов лагуны донеслись три пушечных выстрела. Коринна вздрогнула и спросила гондольеров, что это значит.
— Наверное, в одном из монастырей на островах какая-то женщина постриглась в монахини, — ответили те. — По нашему обычаю в ту минуту, когда женщина дает монашеский обет, она бросает назад через плечо букет цветов, который держала в руках во время обряда пострижения. Это знак отречения от мира, и о нем возвестили пушечные выстрелы, которые вы сейчас услышали.
Коринна затрепетала. Освальд почувствовал, как похолодела ее рука в его руке, и увидел, как смертельная бледность покрыла ее лицо.
— Дорогая моя, — сказал он ей, — почему столь маловажное событие так сильно встревожило вас?
— Нет, — возразила Коринна, — это не маловажное событие, поверьте: для меня цветы жизни навсегда остались позади.
— Но ведь я еще никогда не любил тебя так горячо, как сейчас, — перебил ее Освальд. — Моя душа всецело принадлежит тебе…
— Громовые удары войны, — продолжала Коринна, — которые обычно возвещают победу или смерть, прославили сейчас безвестную жертву молодой девушки. Вот мирное применение грозного оружия, от которого содрогается весь мир! Эти пушечные выстрелы — торжественное предостережение, которое женщина, покорившаяся своей участи, посылает другим женщинам, еще не переставшим бороться.