Корм вампира
Шрифт:
За полдня очистили оставшиеся этажи, разжившись золотом и камнями и пятью пистолетами, в богатой отделке: не дом, а мечта милитариста! Что ни квартира — личное оружие, что ни личное оружие, так отвисшая челюсть! На найденном нами "Люггере" — дарственная надпись, выведенная готическим шрифтом. А на "Смит и Вессоне" в серебре — поздравление с серебряной свадьбой!
После обеда прошлись по оставшимся многоэтажкам, оценивая фронт работ. Работы было много!
Все четыре многоэтажки, выстроенные по одному проекту, роднились богатыми квартирами на верхних этажах и отсутствием лестничных
Бен уже после второй предложил сваливать, ко всем местным духам, прихватив то, чего уже насобирали, но меня возмутила такая расточительность — добро пропадает!
Пришлось ковру-самолету стать осликом, что таскает вьюки с добром с крыши на крышу "мелкопородных", небоскребов.
Вниз решили не таскать — в одной из квартир жил заядлый турист у которого позаимствовали безвозмездно — то есть даром — упаковочную пленку.
А, может быть, и не турист был человек, а готовился к переезду? Или вообще — впадал в нирвану, "хлопая пузыри"?
Как знать…
За десять дней успели вычистить и вывезти в чисто поле все, до чего дотянулись и на что наткнулись.
"Схрон" устроили в 20-ти километрах от города, в чащобе, наполненной следами хищных лап и голосами птиц — самом верном показателе того, что существо разумное сюда еще не добралось и опасаться за наши припасы — повода нет.
Все это время, ни я, ни Бен даже не заводили разговора о том, чтобы заняться нижними этажами.
Странный, иррациональный страх, держал нас в своих силках, отпуская лишь на те часы, что мы проводили вне города.
Охота, перетаскивание барахла — отвлекало от города, в котором не появлялись ни птицы, ни звери, не смотря на близость леса, молодого и полного сил, взламывающего асфальт своими крепкими корнями, захватывающего жизненное пространство города терпением и временем.
По молчаливому соглашению, от дома к дому летали на чудо-артефакте, приземляясь на крышах и не рискуя оставлять свои следы на девственно-белом снегу улиц. Город, в котором Бен так удачно оказался в первый раз, давил на нас своей пустотой, просевшим от времени и сгнивших коммуникаций, асфальтом; зиял пустыми глазницами окон и покосившимися вывесками и столбами с уличными указателями; рвал душу тихим свистом ветра в проводах и звоном обваливающихся стен домов, сдавшихся времени, ветру и воде.
— … В первый раз я взбирался по пожарной лестнице. — Бен притащил из квартиры снизу еще один пластиковый стул и теперь с чувством и толком, дымил на крыше, предаваясь воспоминаниям. — Окно на шестом этаже оказалось удачно разбитым и единственным — без решетки. Как оказалось — окно лестничной площадки. Все остальные были далеко, в решетках, а входная дверь стояла заваренной…
— Хватит. — Остановил я его. — Не хочешь — не полезем. Точнее — не полезу!
— Не хочу. — Бен широко улыбнулся. — Правда, не полезешь?
Вместо ответа вытащил из кармана толстый ежедневник и бросил его морпеху на колени — пусть изучает. Пусть внимательно прочтет и вновь примет решение. А я… С меня хватит — начитался!
Дневник я нашел во втором доме, в пустой квартире, по полу которой были рассыпаны пустые шприцы и ампулы, с отломанными
24 ампулы. 27 календарных записей. От начально-восторженных, захлебывающихся от избытка чувств, бурных и наивно-детских — первых. И до последних, в которых уже нет места мольбам, проклятиям или эмоциям — вообще. Осталась только констатация фактов. Страшная в своей простоте.
"… 437 тысяч, 851 человек… Мы — больше не город… Мы — больше не люди. Мы — даже не корм. Мы… Мы — инкубатор!" — Бен, в отличии от меня, не стал читать все от начала и до конца, ограничившись последними страницами, с вложенным в них фото миловидной девушки, с неотразимой улыбкой и копной разноцветных волос, в боевом раскрасе и с прикушенной дужкой очков.
Мне очень хотелось верить, что это именно она — писавшая те строки. Близорукие глаза, чуть прищуренные без привычных очков, смотрели твердо и выдавали характер своей владелицы с головой — решительный и расчетливый.
— Что делать будем? — Бен захлопнул ежедневник и провел по обложке рукой, придавливая липучку.
— Весну в гости звать… — Огрызнулся я, усаживаясь рядом. — Раз есть, значит, надо пользоваться!
— Очень удачно, ты не находишь? И взрывчатка есть. И куда применить — тоже есть! Просто роялище! — Бен, зная мою любовь "случайностям", издевался напропалую. — Что, теперь веришь в Бога и Его Промысел?
— Бен… — Я тяжело вздохнул. — В полусотне километров — АЭС и рядом — база… Это намного более важные цели, чем… Божественное, ага. Был бы он — не было бы "Весны…"!
— Завтра?
Я помотал головой в ответ. Что-то мне говорило, что мы и так очень много взяли на себя, проведя в этом городе целых десять дней.
Безнаказанно.
— Я пошел?
— Полетел! — Усмехнулся я, рассчитывая, во сколько, по времени, Бен уложится и успеет ли до темноты. — Два ящика тащи.
Рассчитывал я с запасом и надеялся, что…
Ни на что я не надеялся.
"Весна пришла" прекрасна тем, что это газ двойного действия — нервно-паралитический, формулу которого наши честно прихватили под шумок еще в девяностые и, модифицировав ее, смогли стабилизировать свойства, и — объемного взрыва. К баллонам прилагались три типа активаторов, от обычного — нажимного, до спутникового, теперь благополучно протухшего. Был и таймер — электронный — бесполезный без батареек, и дублирующий, механический, продолжающий работать всем бедам назло, заложенный в систему неким перестраховщиком, за что памятник бы ему построить, но — увы — перестраховщик пожелал остаться безымянным.
— Часа за два управлюсь. — Предупредил морпех, натягивая шапку поплотнее, словно ее могло сдуть порывом встречного ветра.
Дождавшись, когда "ковер-самолет" скроется из глаз, сделал самую глупую глупость, что мог сделать в данном случае.
Пошел и заглянул в глаза бездне!
То есть — долго пялился вниз, лежа на животе и всматриваясь в пятиэтажную пропасть, пытаясь разглядеть на ее дне нечто, что подтвердит или опровергнет, написанное в ежедневнике.
На миг мне показалось, что снизу на меня смотрит прекрасное женское лицо, с тонкими чертами, искаженными гримасой ненависти.