Корниловъ. Книга первая: 1917
Шрифт:
Пока что даже артиллерия молчала, только германские аэропланы, стрекоча винтами, безнаказанно летали над русской территорией. Солдаты только и могли грозить кулаками им вслед. Ни истребителей, ни зенитной артиллерии в войсках почти не было, а палить из винтовок бесполезно.
Поезд Верховного осторожно, малым ходом, катился по рельсам к городу. Несмотря на внешнее спокойствие и затишье на фронте, в городе ощущалась тревожность, беженцы с тюками и баулами спешно покидали Ригу, дезертиры зайцами садились на любой отходящий поезд, готовые ехать куда угодно, лишь бы подальше от немца и войны.
В
В поезде все были сосредоточены и мрачны, Хан требовал от своих туркмен идеального порядка, и те старались изо всех сил, неся службу ещё усерднее, чем обычно. Адъютанты и офицеры Ставки не расставались с противогазными сумками, и сам генерал Корнилов постоянно носил на плече матерчатую сумку с противогазом, чрезвычайно похожую на советскую. Присоединяться к героям Осовца и выхаркивать собственные лёгкие от удушливых газов Корнилов точно не хотел.
Даже остановился поезд не на городском вокзале, а в каком-то депо. В этой поездке безопасность это не пустой звук.
В штаб 12-й армии Верховный прибыл по-настоящему внезапно, лихим кавалерийским наскоком. Его появление проморгали и часовые, и дежурные.
— Сми-и-ир-на! — заорал солдат лишь после того, как узнал вошедшего Корнилова.
Его портреты теперь довольно часто печатали в газетах.
— Вольно, — буркнул Верховный, глядя на поднявшийся переполох и как забегали при его появлении штабные офицеры.
Как тараканы ночью на кухне, когда ты резко включаешь лампочку. Похоже, генерал Флуг, приехавший немногим раньше Корнилова, ещё не успел навести порядок. Хан свысока глядел на подобное безобразие, служба здесь организована была из рук вон плохо. Неудивительно, что и в войсках ровно всё то же самое. Рыба гниёт с головы, а у 12-й армии голова давным-давно протухла.
Корнилов прошёлся по штабу, заглядывая во все углы, будто дотошный ревизор, и неприязненно глядя на бледнеющих генералов и офицеров. У него, в 8-й армии, подобного безобразия не было. Даже до Тарнопольского разгрома и, собственно, попадания.
Другой бы на его месте рвал и метал, гремел угрозами и ругался матом, но Корнилов только мрачно переходил из одного кабинета в другой, не говоря ни слова, и это пугало местных штабных чинов ещё больше. Кто-то, впрочем, осмеливался даже вступать с ним в спор, как комиссар 12-й армии Минц.
— Что вы себе позволяете, товарищ генерал? Я буду жаловаться комиссару Ставки и военному министру! — произнёс комиссар Минц, когда Корнилов вошёл к нему в кабинет без его ведома и начал просматривать бумаги.
— Хан, голубчик, выведите этого товарища, — попросил Верховный, невозмутимо продолжая рыться в документах.
Корнет Хаджиев сделал шаг к этому комиссару, и тот сам выскочил за дверь прежде, чем Хан сделал или сказал ещё хоть что-то.
— Вот так с ними и надо, Хан, вот так и надо… — буркнул Корнилов.
У него имелись небезосновательные подозрения
Подобный трюк несколько выходил за рамки действующего законодательства, но в это дикое революционное время очень многие структуры возникали сами собой, в отрыве от законодательства. Как, например, Временный комитет Государственной Думы, самовольно захвативший власть в стране ещё до того, как царь подписал отречение. Так что Корнилов не видел ничего предосудительного в том, чтобы создать ещё одну силовую структуру, собственных опричников, раз уж Временное правительство разогнало Охранку и не позаботилось о том, чтобы заполнить появившуюся пустоту.
Однако сам Корнилов во время своего рейда по штабу ничего серьёзнее финансовых махинаций не обнаружил. Одного этого, конечно, уже хватало, чтобы отправить некоторых здешних генералов и полковников копать Беломорканал, но изначально Верховный всё же надеялся отыскать измену. Ничего толком не накопав, он наконец отправился к командующему армией генералу Флугу.
Василий Егорович Флуг, прежде отчисленный в резерв за свою резкость и нежелание плясать на цыпках перед новым правительством, генерала Корнилова встретил и принял очень тепло. Он знал, кого благодарить за это назначение и возможность вновь проявить себя на поле боя, хотя разгребать эту ситуацию за своим предшественником ему явно было непросто.
Они пожали друг другу руки.
— Развлеклись, Лавр Георгиевич? — усмехнулся в усы генерал Флуг.
— Как сказать, — буркнул Верховный. — Не до смеха.
Командарм тут же посерьёзнел.
— Виноват, Ваше Высокопревосходительство, — вытянулся генерал.
— Виноваты те, кто допустил такой развал, Василий Егорович, — хмуро произнёс Корнилов. — Ваша же задача в ином, восстановить дисциплину и удержать Ригу. Трудно, да, но я почему-то в вас уверен.
— Рад стараться, Лавр Георгиевич, благодарю за доверие, — взволнованно произнёс Флуг. — Основные меры приняты ещё до того, как я приехал сюда, в Ригу, направил телеграммой…
— Как считаете, удержим левый берег? — спросил Корнилов.
— Вряд ли, Лавр Георгиевич. Любую оборону можно вскрыть, а она у нас и так не самая крепкая, — прямо ответил командарм. — Без контратак нам неприятеля не отогнать, а полки в атаку не поднимаются. Если поднимается один, соседние его не поддерживают, и атака быстро захлёбывается.
— Досадно, да, — кивнул Верховный.
— Можете назвать меня пессимистом, Лавр Георгиевич, — сказал Флуг.
— Нет, это не пессимизм, это реализм, — вздохнул Корнилов. — Хоть какие-то боеспособные части вообще имеются?