Корниловъ. Книга первая: 1917
Шрифт:
— Латыши изъявляют желание драться, остальные пехотные части почти небоеспособны. Артиллерия тоже пока держится, — безо всякой бумажки доложил командарм.
Он явно готовился и вникал в происходящее. Это хорошо.
— Латыши-латыши… — пробормотал Корнилов.
Знаменитые латышские стрелки, гвардия Ленина. С одной стороны, да, они будут рьяно драться за свою землю, для этого они и шли в армию. С другой стороны, это были самые большевизированные части не то, что в 12-й армии, но и на всём фронте, и оставлять их просто так было нельзя. И ведь даже расформировать их не получится, по крайней мере, пока что, дыры на
— Латышей на самые тяжёлые участки, поднимайте их, гоните их в атаки, — сказал Корнилов. — Пусть выплеснут свою ненависть к пруссакам. Что с ударными батальонами?
— Как и приказано, сторожат дороги и разъезды, возвращают дезертиров в полки, — сказал Флуг.
— Их использовать только в крайних случаях. И никаких атак в полный рост, — сказал Верховный.
— Чай, не четырнадцатый год на дворе, — фыркнул генерал Флуг.
— Знаете, да, как сейчас дерутся немцы? — спросил Корнилов, и, не дождавшись ответа, продолжил. — Скрытно проникают через нейтральную полосу, ползком, отделением или взводом, и врываются в траншеи. За счёт неожиданности обычно им удаётся закрепиться, и они идут брать штабы с пунктами связи, а позади идёт обычная пехота, добивая остатки сопротивления.
— Принцип понятен, ловко придумано, — сказал Флуг.
— Значит, нам надо этому как-то противодействовать, — сказал Верховный. — И ваша задача — выяснить, как именно.
Глава 34
Рига
Из штаба армии Верховный с небольшим кортежем направился на левый берег Двины, к передовым позициям русских войск. Это был скорее пропагандистский ход, чем военный, Корнилов не сомневался в том, что Каледин и Флуг справились бы и без его личного присутствия. Но в газетах должны появиться фотографии храброго Главнокомандующего, черпающего кашу из одного котла с солдатами и тревожно всматривающегося в сторону немецких позиций, так что генерал смело шёл вперёд, к траншеям провинившегося 43-го Сибирского полка.
Германцы стояли уже в предместьях города. Поля, распаханные снарядами и увитые колючей проволокой, производили впечатление самое неприятное. Треклятая позиционная война, будь она неладна. Больше всего она бьёт по психике, когда ты месяцами сидишь в одном и том же окопе, зарастая грязью и вшами, а победой даже и не пахнет. А ведь победы, даже самые крохотные, важны для боевого духа не меньше, чем своевременный подвоз боеприпасов и полевые кухни.
Корнилов выслушал сбивчивые доклады испуганных командиров, прошёлся по глубоким, в полный рост, траншеям, заглядывая в блиндажи. Благо, грязь немного подсохла, и взрытая земля не засасывала сапоги по щиколотку и глубже, как это бывало весной.
Немцы не стреляли, хотя его появление наверняка не прошло незамеченным, а вездесущие шпионы донесли своим германским хозяевам все подробности генеральского визита. Верховный только в бинокль мог рассмотреть некоторое шевеление на германских позициях. Германцы к нему оказались абсолютно равнодушны.
Зато свои же солдаты глядели со страхом и затаённой злобой, волком поглядывая на Корнилова и его свиту. Слава Богу, не все солдаты, лишь примерно половина. Другая половина глядела
Хан и его туркмены по пятам следовали за Верховным, чуть ли не собственными телами закрывая его от возможной угрозы, и излишне ретивого корнета даже пришлось немного осадить. Всё же он не кисейная барышня, а боевой генерал.
— Ну-ка, Хан, что это у вас под ногой, — хмыкнул Корнилов, наклоняясь и поднимая втоптанную в траншейную грязь листовку.
— Это… Э-э-э… Солдаты на самокрутки… — проблеял полковник, сопровождающий их в траншеях.
Генерал отряхнул грязь и бегло прочитал содержимое. Типичная немецкая пропаганда, удивительно, кстати, похожая на ту, что раскидывали по советским окопам во времена ВОВ. Штыки в землю, командиры гонят вас на убой, в плену с вашими товарищами достойно обращаются и хорошо кормят, и прочая чушь. Бегите домой, солдатики, пока без вас землю не поделили. Верховный нахмурился и брезгливо помахал грязной листовкой в воздухе.
— Это, господин полковник, не на самокрутки, — холодно произнёс он, так, чтобы и солдаты, небольшой кучкой собравшиеся неподалёку, тоже слышали. — Это — зараза, дрянь, холера, мозговой сифилис!
— Ваше Высокопревосх… — начал полковник, но Корнилов его жёстко перебил.
— Молчать! Вы же не будете тянуть в рот дерьмо больного дизентерией, господин полковник? А это то же самое! Только заражает не кишки, а головной мозг! — рявкнул он. — Он ведь у вас есть? Или вы деревянный по пояс, наглухо?
Солдаты заухмылялись в стороне. Для нижних чинов это особое удовольствие, наблюдать, как ненавистного командира разносит кто-то вышестоящий. А если это разносят самого командира полка, то это из ряда вон выходящий случай, и такое шоу пропускать никак нельзя. Кто-то извлёк из кармана бумажку и незаметно стал рвать на клочки.
— Приказываю, все подобные листовки изымать и уничтожать на месте. И народное творчество тоже, — произнёс генерал. — Никакой, повторяю, никакой агитации на фронте быть не должно. Ни германской. Ни кадетской. Ни эсерской. Ни левых, ни правых, ни чужих, ни наших.
— Есть! — вытянувшись смирно, выпалил полковник.
— Разрешите обратиться, господин Верховный Главнокомандующий? — послышался голос из солдатской кучки, какой-то молоденький унтер-офицер вышел вперёд и тоже вытянулся смирно.
— Разрешаю, — кивнул генерал.
— Это ограничение прав солдата, закреплённых приказом военного министра от одиннадцатого мая 1917 года! — выпалил унтер, и солдаты одобрительно загудели.
Так-так. Очередной умник. Наверняка из бывших студентов, профессиональных революционеров и прочих защитников демократии. Корнилов развернулся к нему, на время оставляя полковника в покое. Унтер глядел на него прямо и открыто, в глазах читалась решимость бороться за свои права.
— Так точно, ограничение прав. Упомянутый приказ военного министра — откровенно вредительский и направленный на развал дисциплины в армии, — ответил Корнилов. — Права должны быть дополнены обязанностями, иначе это выливается в анархию и безнаказанность, и мы из-за этого теперь вынуждены оставлять врагу нашу территорию. Ещё вопросы?
— Доколе война-то будет, господин генерал? За что воюем? — выкрикнул кто-то из задних рядов, совсем как на митинге.
Этот вопрос Верховный слышал уже сотни раз, и ответ давно сформулировал, и для себя, и для других.