Король холопов
Шрифт:
Ксендз Ян оказывал большое снисхождение всем слабостям короля и восхищался великими замыслами монарха, желавшего поставить свою страну наравне с другими европейскими государствами, и Казимиру это было очень приятно.
Он один не порицал никогда короля, все оправдывал, утешал его и ловко, разумно выбирал средства для того, чтобы его развлечь.
В споре короля с краковским епископом в деле отлучения настоятель, конечно, был на стороне Казимира и охотно помогал ему избегать тяжести интердикта. Не обращая ни на что внимания, ксендз Ян служил обедни, совершал другие требы и даже остроумно подшучивал над анафемой.
Когда король, грустный и удрученный, погружался в свои мысли, и Кохан не мог вывести
В делах серьезных, где дело шло о новых законах, о реформах, об инструкциях, главную роль играл ксендз Сухвильк, к которому король питал большое доверие; когда нужно было завести порядок в соляных копях Велички, в монетном дворе, когда дело касалось благоустройства городов и торговых сношений – Вержинек был правой рукой; в делах любовных Кохан служил посредником; в беседах с королем, устраиваемых для того, чтобы разогнать его мрачные мысли, на охоте, при устройстве разных рыцарских упражнений и игр ксендз Ян всем руководил.
Король не имел перед ним никаких тайн. Он больше всех соболезновал о несчастном браке Казимира с Аделаидой Гессенской, и настоятель даже готов был считать этот брак недействительным на основании некоторых церковных догм.
Когда король жаловался ему на судьбу, не давшую ему наследника, настоятель советовал вступить в другой брак при жизни жены, утверждая, что удастся добиться того, чтобы в Риме разорвали неудачно завязанный узел. Он приводил разные примеры, но король, однако, воздерживался поступить по его совету, опасаясь новой борьбы с духовенством в то время, когда первая еще не была окончена.
В деле ксендза Барички аббат утверждал, что Баричка сам виноват в своей смерти, позволив себе оскорбить королевское достоинство, оправдывая убийц и т.п.
Одним словом, никто не умел быть более снисходительным к Казимиру, чем он, и никто так ловко и искусно не умел убедить короля в неправоте его врагов.
Говорили о том, что Бодзанта несколько раз жаловался в Риме, но ксендз Ян предупрежденный об этом, посылал подарки и умел всегда оправдаться.
В тот день, когда король упорно настаивал на своем намерении пойти посмотреть бичевников, Кохан нарочно пригласил ксендза Яна, рассчитывая на его ловкость и остроумие, чтобы уничтожить то скверное впечатление, которое король вынес.
Аббат знал о бичевниках в Италии и в Пиренеях и отзывался о них с большой насмешкой, утверждая, что они бичевали себя днем для того, чтобы по ночам предаваться самым разнузданным оргиям.
Кроме ксендза Яна, короля сопровождал Кохан и возвратившиеся ко двору из своего временного убежища Пжедбор и Пакослав Задоры.
Эти два гибких и послушных орудия в руках Кохана несли на себе наказание за свою постыдную уступчивость фавориту, который перед королем свалил большую часть вины на них, и они были обязаны доброте Казимира, позволившего им остаться при дворе. Бедные юноши безрассудно совершили преступление под влиянием уговоров Равы, и теперь их преследовали за это люди и собственная совесть. Религиозные, подобно другим своим современникам, они обращались к разным духовным лицам, добиваясь получить отпущение грехов, предлагая принести жертву в наказание; но ни один ксендз не осмелился отпустить им грехи. Им советовали обратиться в Рим, хотели, чтобы оба одели монашеские клобуки. Оба Задора чувствовали себя очень несчастными, кроме того, они должны были постоянно быть настороже, чтобы их не схватил епископ и не засадил в тюрьму, так как он угрожал это сделать.
При бурном характере Бодзанты
Среди окружающих короля находился Вержинек, хозяин дома.
Вид кающихся на каждого из присутствующих производил разное впечатление. Король, глядя на них был удивлен, изумлен, обеспокоен, не умея понять такого состояния духа, которое вызывает подобные явления. Лицо его стало пасмурным, грозным, и он вздохнул.
Ксендз Ян пожимал плечами и возмущался, что такой дикой орде позволяют безнаказанно бродить по всему свету.
Вержинек ничего не говорил, но видно было, что этому спокойному купцу и изворотливому хозяину не приходится по душе нарушение нормального течения жизни.
Король вздрогнул и подскочил к окну, когда увидел Басю, выбежавшую из-за дома и с безумными криками бросившуюся в толпу кающихся. Он взглянул на настоятеля, пожимавшего в ответ плечами, а Рава, нагнувшись к королевскому уху, шепнул:
– Она всегда была сумасшедшей! Чему же тут удивляться!
Остальные, последовавшие примеру Баси, вызвали насмешливое замечание ксендза Яна.
– Им, действительно, лучше будет у бичевников, у которых они за свои немножко поцарапанные плечи будут иметь всего вдоволь, потому что глупый люд в изобилии наделит их едой и питьем, а молодых девушек у них там достаточно – а это, конечно, лучше, чем ходить из дома в дом за подаянием. Однако казалось, что король не разделяет мнения настоятеля; он молчал и становился грустнее и задумчивее.
Вдруг небольшое движение среди стоявших позади Казимира возбудило его внимание. Оглянувшись, он увидел, как оба брата Задоры бледные, дрожащие от волнения, глядели друг на друга, как бы совещаясь взглядами. Пакослав схватил за руку Пжедбора, и они бросились бежать. Им не успели загородить дороги и задержать их, как они уже были за дверями. Казимир беспокойно смотрел вслед за ними, но они исчезли из его глаз. Через секунду на улице перед домом Вержинека поднялась большая суматоха, произведенная появлением братьев Задоров, сбрасывающих с себя придворную одежду и обнаживших свое тело. Кохан, догадавшись о их намерениях, поспешил за ними, желая их насильно удержать, так как он предвидел, какое впечатление их поступок произведет на короля, но было уж слишком поздно.
Оба брата, держа друг друга за руки, прямо направились к человеку в капюшоне и упали перед ним на колени. Им дали плети, и они начали себя хлестать. Король отошел от окна, чтобы не видеть неприятного зрелища, и вслед за ним удалился от окна аббат, громко говоря:
– Лучше было бы, если б епископ этим делом и своей властью запретил бы опутывать людей, чем вмешиваться в другие дела.
Король возвратился в замок.
Во время шума и большой суматохи на рынке, когда толпа, преодолев страх, приблизилась к бичевникам и смешалась с ними, наступил вечер. Солнце скрылось за зданиями города, на улицах было темно. Бичевники остались на рынке, который постепенно пустел. Песни и самобичевание прекратились, уставшие и бессильные бродяги упали на землю и собрались уснуть.
Присоединившиеся к ним из города остались среди них и старались с ними подружиться. Но они были встречены дикими взглядами, непонятными насмешками и проклятиями. Кроме вождей никто из знать не хотел – все отворачивались от новых братьев.
После суматохи и шума наступили глухое молчание и отдых.
Сострадательные мещане торопились принести для бодрствующих и голодных еду, хлеб и кувшины с питьем.
Приближаясь к ним, люди старались рассмотреть их лица, которые у большей части были закрыты капюшонами. У некоторых были черты лиц чужеземцев, некоторые, по-видимому, были из окрестностей, и разорванная одежда тоже указывала на различное происхождение.