Король холопов
Шрифт:
Дворецкий Рокичаны пригласил Кохана на приготовленный ужин, но королевский фаворит, обиженный таким приемом, не хотел ни минуты дольше остановиться в этом доме и, с гордостью отказавшись от приглашения, простился и ушел.
Королю, конечно, не могла быть приятной претензия Рокичаны считать себя до конца жизни королевой; он, вероятно, предпочел бы выдать ее замуж и этим, так сказать, стереть все следы своего увлечения; но на это никоим образом нельзя было рассчитывать, принимая во внимание характер этой женщины.
Освободившись от этого неприятного стеснительного сожительства,
Он подчинился своей судьбе и голосу старого пророчества: "Ты не оставишь после себя потомка!”
Еще во цвете лет он уже был равнодушен ко всему, благодаря этой тщетной борьбе с судьбой, из которой уже столько раз он выходил побежденным. Утомленный, опечаленный, разочарованный, он опять всецело предался приведению в исполнение того, что должно было увековечить его память.
На этом поприще он видел поле деятельности, удовлетворяющее всем его желаниям и стремлениям.
На глазах людей возникали города и замки, сокровищницы наполнялись богатствами, страна, благодаря мирному времени, заселилась, и в нее прибывали пришельцы из Пруссии и других соседних земель; могущество и слава великого короля росли, и внутренние силы государства увеличивались. Но когда среди всех этих удач любимцы короля, как Вержинек, Кохан, Сухвильк, Вацлав из Тенчина, видели мрачное чело Казимира, его мечтательный, блуждающий, как бы чего-то искавший взор, – они чувствовали к нему сострадание и сочувственно перешептывались:
– Что за польза для него от всего этого, когда он несчастен и счастливым уже быть не может!
Кохан в таких случаях нетерпеливо пожимал плечами и недовольным тоном возражал:
– Почему же не может? Правда, что судьба довольно долго его преследовала, но в его годы не следует отчаиваться. Ведь он свободен, может найти себе женщину по сердцу, может жениться.
Но когда Кохан заводил об этом разговор с королем, намекая на то, что легко можно найти подругу жизни, Казимир всегда отмалчивался и с презрительным выражением лица менял разговор. Он даже как бы стал избегать общества женщин.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
ЭСФИРЬ
Король собирался на охоту. Он, в сущности, не был страстным любителем охоты; он не скучал без нее, как почти все тогдашние князья и дворяне, для которых это занятие в мирное время заменяло войну и составляло одно из любимых удовольствий мужчины, но стоило ему выехать с псами, оружием, соколами, углубиться в лес, услышать переливающийся, как музыка, лай собак, увидеть зверя – и в нем просыпалась горячая кровь, он пускался в погоню за оленем, зубром или лосем, с таким же увлечением, как и все охотники.
Он не хуже других стрелял из лука, метал копья, так же легко переносил труд и усталость, но он часто всему этому предпочитал общество умных людей, длинные беседы за столом, даже какой-нибудь обыкновенный разговор с крестьянином.
Встретив где-нибудь в поле мужика – в окрестностях, куда он часто ездил, его все знали – он всегда, бывало, останавливался, ответить на радушное приветствие, пошутить, а иногда и помочь материально
Казимир знал, что его называли мужицким королем, но он смеялся над этим и нисколько не сердился, хотя по тогдашним временам это было оскорбительное прозвище.
– Я хочу быть, – говорил он, – мужицким и мещанским королем, равно как и королем для дворянства и духовенства. Для меня все, которые живут на этой земле, работают и обливают ее потом, одинаково хороши.
И чем больше его упрекали в пристрастии к крестьянам, тем он больше высказывал свою любовь к простому люду, как бы делая это наперекор всему. Поступая всегда по своей воле и твердо осуществляя намеченные им планы, он был милостив, но в то же время, и суров, в особенности с теми, которые ему противились; встречая препятствия, он не сердился и не бушевал, иногда даже смирялся, но все-таки энергично, неотступно преследовал свою цель. Это всегдашнее его настроение было поистине рыцарским, благородным и указывало на веру в собственные силы; успехи и удачи вселили в нем убеждение в своем могуществе; одно только его сильно смущало – это то, что не было надежды, чтобы после него осталось потомство.
Проклятие Амадеев, было ли оно справедливо или нет, как бы висело над ним.
Ему постоянно сватали невест, но он боялся новой неудачи, зная свое сердце, которое легко могло воспламенится, так как жаждало любви, но оно быстро охладевало, когда прекрасное существо превращалось в непосильное бремя.
В то самое время, как король, надев охотничий кафтан и опоясавшись мечом, уже хотел сесть на лошадь и только искал охотничий рог, чтобы перекинуть его через плечо, вошел Кохан с необыкновенно радостным выражением лица.
Король так хорошо знал его, что по улыбке легко догадывался о его мыслях и настроении.
– Что с тобой? – спросил Казимир. – Я вижу, что ты чему-то очень рад!
– Я? Нет, – ответил Рава, слегка передернув плечами, – но вот что: Гоздав Збыш только что рассказал мне кое-что…
Король продолжал держать в руках рог и, не спуская глаз с Кохана, ожидал его рассказа; он был уверен, что Рава не заставит долго себя ждать. – Что же ты нового узнал от Гоздава?
– Он мне сказал, что видел в Кракове красавицу Эсфирь из Опочны.
Фаворит взглянул на короля, который, вероятно, не желая выдать своего любопытства, был весь, по-видимому, углублен в рассматривание рога.
– Он говорит, будто…
– Ее, по всей вероятности, отдали замуж в Краков? – спросил король.
– Нет, в том-то и дело, что она замуж не вышла, отец у нее умер, –продолжал Кохан, – и что удивительнее всего – ведь она еврейка, а у них женщины значат мало, а то и совсем ничего – между тем, она-то устроилась самостоятельно… Сюда переехала жить.
– Ну, родственники будут за ней смотреть, – спокойно сказал король, надевая с помощью Кохана охотничий рог.