Король и Королева Мечей
Шрифт:
Пеллем скучающе обозревал зал. Удивительно, что тронный зал был таким тусклым! На полу лежал тусклый тиралосский ковер — словно в каком-нибудь провинциальном театре. На окнах висели тусклые репсовые шторы, стены украшали потускневшие старые обои. Только на тех местах, где раньше висели картины, остались яркие прямоугольники. Если бы Пеллем был королем, он бы тут все переделал.
Все-все переделал бы, сколько бы денег это ни стоило!
Но тут молодой человек неожиданно загрустил, потому что подумал о том, как славно было бы заниматься переустройством дворца вместе с сестрой...
Бедная, бедная Пелли!
Безутешная
Увы, король в этом деле проявлял явное сопротивление и не реагировал ни на какие кандидатуры, которые ему в изобилии предлагались. Он был (именно был!) мужчиной, не отличавшимся безудержным темпераментом. То есть в свое время, если верить слухам, в его постели перебывало предостаточно как шлюх, так и титулованных дам. Быть может, он просто пресытился? Неужели теперь только какая-нибудь изощренная кокотка могла отвлечь его от пристрастия к рому?
Увы, кокотка не могла стать королевой Эджландии!
От трона удалился Прокаженный Попрошайка, прячущий под лохмотьями свои искусно намалеванные язвы. Вперед, пошатываясь, вышла Падшая Девица и картинно рухнула на колени перед троном. Эту роль исполняла аппетитного вида рыжеволосая актриса не первой молодости (что, собственно, и требовалось от этой роли). На ней было белое крестьянское платье, присобранное у талии. Подол платья был забрызган... ну, наверное, куриной кровью. На согнутой в локте руке позвякивал маленький бидончик, из кармана фартука торчали головки мятых маргариток. Актриса жалобно повествовала о том, как жестоко она была обманута, и ее высокая грудь весьма выразительно колыхалась.
Рассказ был самый хрестоматийный: благородный господин клялся в любви до гроба, обещал жениться, а после того, как лишил девушку невинности, отрекся от нее.
Сколько сладостных слов он не раз говорил,
Как меня о любви умолял!
Стан мой нежный он крепкой рукою обвил
И так нежно в уста целовал!
Обещал, что женой он меня назовет,
Если только ему уступлю,
Говорил, что должна я ему доказать,
Что его я безмерно люблю!
Стишки эти были прописаны в протоколе. Сколько раз уже Эмпстер выслушивал эту печальную повесть? Он и вспомнить не мог. Но сегодня происходило нечто странное, нечто особенное. Актриса произносила слова роли с неожиданной страстью. Щеки рыжеволосой женщины были мокры от слез, шея покрылась красными пятнами. Руки у нее дрожали, плечи сотрясали подлинные рыдания.
Эмпстер насторожился. Он заметил, что король смотрит на актрису с особым вниманием.
Как мне быть, как же жить мне теперь средь людей?
Плод любви нашей зреет в утробе моей?
Неужели же шлюхой мне стать суждено?
Неужели судьбою
Нет, позора не вынесу. Лучше не жить!
Сир, вы лучше меня повелите казнить!
Что ж, эта рыженькая, похоже, была гениальной актрисой! Придворные заволновались, даже начали перешептываться. Эмпстер посмотрел вправо, потом влево. Старый бабник, граф Нижнелексионский, покраснел и весь дрожал. У Пеллема Пеллигрю подпрыгивал кадык, его дедушка промокал глаза кружевным платком.
Даже Констанция Чем-Черинг расчувствовалась — хотя бы из-за того, что ее дочка привалилась к ее плечу и громко хныкала.
Король проявлял все больший и больший интерес. Он совершенно протрезвел, наклонился вперед и не спускал глаз с актрисы.
Что ж, судите меня самым строгим судом,
Я, готова на все, перед вами стою,
Но неужто ничем на заплатит за все
Тот злодей, что похитил невинность мою?
Только премьер-министр хранил равнодушие и не отрывал взгляда своих льдистых глаз от свитка, готовясь прочесть заготовленный ответ. Ответы он читал, не задумываясь и не вкладывая в них ни толики чувства. В данном случае он должен был ответить, что соблазненной девице вовсе не обязательно становиться шлюхой. Ее незаконнорожденное дитя, согласно указу короля, будет помещено в Оллонский сиротский дом, а ее отправят на плантации сахарного тростника, где она будет работать под палящим солнцем, которое в конце концов спалит ее роковую красоту, которая и стала причиной ее грехопадения, и уж тогда она точно станет добродетельной женщиной. Актрисе полагалось после зачтения сего указа радостно рыдать и благодарить короля за его милосердие.
Но Транимелю не удалось дочитать указ короля. Совершенно неожиданно рыжеволосая актриса бросилась к трону и принялась обнимать короля.
— Сир! Сир!
Она переполнена теми самыми чувствами, которые до того бушевали в ее речах.
— Стража!
Транимель в тревоге бросился к трону. Но за миг до того, как актрису отрывают от груди короля, придворные услышали следующий волнующий диалог:
— Сир, вы не узнаете меня?
— Мэдди? Я думал, что ты умерла!
— Меня пытались убить! Но я должна была вернуться! О, верните мне свое сердце, сир, и не дайте мне уйти!
Она бы сказала больше, гораздо больше, но тут подбежали стражники, а в следующее мгновение Транимель ледяным голосом приказал всем выйти из тронного зала. Вечер был окончен, но когда рыжеволосую актрису уводили, она махнула на прощание рукой.
И только тогда изумленные придворные заметили то, чего не замечали раньше: на руке у актрисы, как и у короля, недостает среднего пальца.
ГЛАВА 23
КОРОЛЕВА МЕЧЕЙ
— Дать тебе еще карту?
— Тетя Влада?
— Я пытаюсь блефовать, милочка.
— Бле-фо-вать?
— Разве я тебе не объясняла?
— Я не... не помню!
— Ну, милочка, надо научиться принимать решения. В высшем свете играют в разные игры, не только в пуговки.
— Но, тетя, Жу-Жу говорила, что карты...
— Что-что, милочка?
Джели растерялась.
— Она говорила, что карты — это занятие для бездельников, которые отвернулись от бога Агониса. Она говорила, что нет ничего более аморального.