Король Камней
Шрифт:
— Мужчины! — с насмешкой воскликнул Циклоп. В глазах его отразилось пламя очага. — Готовы отдать руку, а то и голову, лишь бы вычеркнуть из памяти свою возлюбленную! Ставлю яблоко против изумруда, маг, Вдова не так легко забыла твои ласки…
Симон с Вульмом переглянулись. Вульм решил, что Циклоп паясничает; старец услышал голос, и это не был голос Циклопа. Волосы сына Черной Вдовы, всегда темные, сейчас отливали красной медью. Игра света? Губы сделались тоньше, чувственней, сложившись в печальную улыбку:
— Могущество за совокупление? О да, это путь мужчины!
У Симона перехватило горло. «Великий Митра! Если так начиналась болезнь Красотки…» —
— Мальчик мой, ты здесь? — спросили за окном.
Не ведая, что стал причиной замешательства, Циклоп вздрогнул: вопрос застал его врасплох. Шепот, шорох: «Мальчик мой…» — казалось, он течет из углов. Мама, подумал Циклоп. Я, считай, забыл тебя. Отец, ты дрался за меня. Инес, ты умерла. Проклятье, как же хочется стать маленьким, и чтобы кто-то спросил чуть слышно: «Ты здесь, мой мальчик?» Беспомощность детства и беспомощность зрелости — счастье и мука…
Встав, он подошел к окну. Снаружи, в двадцати локтях над землей, клубились тени. Отделенные от Циклопа лишь заклятием Газаль-руза, превратившим воздух в стекло, тени были похожи на чернильное пятно, принимающее в воде самые диковинные формы. Такое выпускает каракатица, спасаясь от врага. В сердцевине теневого кокона угадывалась фигура человека, но черты его не различил бы и самый зоркий глаз.
— Мальчик мой, ты позволишь мне войти?
— Это Максимилиан, — сказал Симон. — Входи, Древний.
— Благодарю.
— Я ждал тебя. Собрание закончилось?
— Да.
— Что решили?
— Ты прекрасно знаешь, что решил конклав…
Циклоп посторонился, и тени, презирая заклятье, вплыли в комнату. Наверное, Древний поступил бы точно так же, останься Циклоп у окна. Обволок бы пульсирующей темнотой, просочился насквозь, не заметив препятствия. Для него, понял сын Черной Вдовы, есть только Симон Остихарос, его мальчик. Больше в комнате нет ни души. Я, Вульм — пустое место. Набейся сюда рота гвардейцев, и это ничего не изменит. Тиран лучше относится к черни; тиран хотя бы знает, что чернь существует. Глупо обижаться — для Максимилиана Древнего, похоже, давно перестали существовать все люди на земле, кроме магов.
Тени опустились в кресло.
— Поединок, — со странным удовлетворением бросил Симон.
— Да.
— В Круге Запрета?
— Да.
— Скажи, Древний… Почему мы так любим смотреть на унижение себе подобных? Нас это возвышает? Радует? Напоминает о том, что в брюхе сильнейшего из чародеев воняют те же потроха, что и в брюхе лавочника?
— Откажись, — Максимилиан пожал плечами, и мрак всколыхнулся. — Признай первенство Амброза. И поединка не будет. Мальчик мой, я взываю к твоему благоразумию! Ты не имеешь права опускаться так низко. Симон из Равии, Симон Пламенный — как грязный матрос в порту, как зверь, лишенный разума…
— Тебя послали воззвать к моей гордости?
— Я сам вызвался. Талел пошел к Амброзу, а я к тебе. Надеясь, что в память о былой дружбе, о тех годах, когда я уже был Древним, а ты еще не стал Пламенным…
— Замолчи!
«Великий Митра! — беззвучно ахнул Циклоп. — А наш старец-то еще живчик!» На его глазах Симон преобразился, и магии здесь не было ни на грош. Так сын бунтует против отца, ученик — против учителя; ощутив свою силу, увидев слабость вчерашнего кумира. Циклопу было ясно: он присутствует при конфликте, возникшем давным-давно, когда не был зачат и дед мальчика по имени Краш. Он опустил взгляд и вздрогнул: его собственная тень,
— Я буду драться! — крикнул Симон. — Слышишь?
Тени качнулись:
— Я бы на твоем месте…
— Вот именно! Ты бы на моем месте остался на пьедестале. Шагу бы вниз не сделал! Уступил, отошел бы в сторону; сохранил лицо. Я еще помню это лицо… Брезгливая мина, снисхождение к глупцам. Максимилиан Древний не унизится до поединка в Круге Запрета!
Щеки Симона побагровели. Между бровями залегла гневная складка, губы дрожали от ярости.
— О да, позже ты наверстал бы упущенное с лихвой; нашел бы для мести и время, и силы. Я помню твой отказ! Ветер превратил в песок скалы, бывшие свидетелями, а я еще помню! Ты и меня учил этому. Магия, говорил ты, единственная ценность в нашем мире. Маги — единственный разум на земной тверди. Отказаться от Высокого Искусства — на час! на миг единый! — предать идею. Однажды я спросил тебя: что есть идея, ради которой надо предать всех и вся? И сам ответил: упырь, высасывающий твою кровь. Впервые я видел Древнего вне себя. Ты бесился, как гвардеец после зуботычины…
— В первый и последний раз, — согласились тени. — Мне стыдно вспоминать об этом.
— Когда поединок?
— Ты стар, мальчик мой. Ты дряхл. Не мне говорить об этом. Но и не мне выходить в Круг Запрета! Амброз моложе и сильнее. Ты слышал, что он берет уроки тау-тё? В его башне постоянно живет кто-то из дикарей Ла-Ангри. Н'Ганга рассказывал…
— Я не собираю сплетни! Когда поединок?
— В полночь.
— Если ты сказал все, Древний, — Симон отвернулся, оперся ладонью о стол, — я больше не смею тебя задерживать. Уходи, я хочу отдохнуть перед схваткой.
Кокон теней взлетел над креслом. В движениях гостя появилась резкость, не свойственная ему ранее. Оставив комнату, тени повисли за окном, на прежнем месте.
— Что есть в наследстве Красотки, — спросил Максимилиан, — чего ты не хочешь уступить Амброзу? Если Симон Пламенный готов унизиться в Круге Запрета, это должна быть величайшая в мире драгоценность. Что это, мальчик мой?
— Честь, — ответил Симон. Между его пальцев сочился дым. Столешница горела, в дереве корчился уродливый, пятипалый отпечаток, похожий на кленовый лист. — Дружба. Любовь. Долг. Память. Да что угодно! Вокруг нас тьма забавных пустяков, каждый из которых стоит унижения. Смеешься? Да, ты прав. Я выжил из ума. Зато я живу, а не храню величие.
— Я не смеюсь, — ответили тени. — Я бы заплакал, но забыл, как это делается.
— Напомнить?
— Не трать силы зря. В полночь я вспомню сам.
Струйка пота сползла по спине Циклопа. Весь дрожа, он следил, как Древний в плаще из краденых теней скрывается в ранних, зимних сумерках. Земля вокруг башни дышала весной, зато небо плевать хотело на ухищрения колдунов. Небо знало, какое время года на дворе. «Что есть в наследстве Красотки…» Двадцать лет назад, в Шаннуране, измученный пытками Симон учуял Око Митры из темницы, сквозь толщу камня — и безошибочно привел Вульма в сокровищницу. Что помешало Древнему, во всей его силе и мощи, учуять камень во лбу Циклопа? Ну не равнодушие же к человеку, лишенному магии?! И не кожаная повязка, жалкая лента…