Король крыс

Клавелл Джеймс

Скажи он «да», и можно быть уверенным, что он спасется. Ведь яванцы в большинстве своем исповедуют ислам.

— Нет. Я не правоверный. — Он устал и находился на пределе своих сил. — По крайней мере, я так не считаю. Меня учили верить в Бога. Мой отец обычно говорил нам, моим сестрам и мне, что Бог имеет много имен. Даже христиане говорят, что существует Святая Троица.

— Я думаю, неважно, каким именем ты называешь Бога. Бог не станет возражать, если его признают в лице Христа, или Аллаха, или Будды, или Иеговы, или даже в твоем лице, потому

что, если он Бог, ему известно, что мы временны на земле и знаем слишком мало.

— Я верю, что Магомет был пророком Бога. Я думаю, что Иисус был посланцем Бога и, как называет его Магомет в Коране, «самый безупречный из всех пророков». Не знаю, является ли Магомет последним пророком, как он говорит. Не думаю, что нам, людям, можно утверждать что-то определенное во всем, что связано с именем Бога. Но я не верю, что Бог — это старик с длинной, белой бородой, который сидит на золотом троне высоко на небесах. Я не верю в обещание Магомета, что все правоверные попадут в рай, где они будут лежать на шелковых диванах, пить вина, а прислуживать им будут прекрасные девушки, или что этот рай будет садом с множеством зелени, чистыми ручьями и фруктовыми деревьями. Я не верю в то, что ангелы имеют крылья за плечами.

Ночная мгла окутала деревню. Заплакал младенец и, убаюканный, заснул снова.

— Я узнаю наверняка, каким именем называть Бога в тот день, когда умру. — Молчание затягивалось. — Думаю, будет грустно узнать, что Бога не существует.

Вождь сделал знак, чтобы Питер Марлоу сел.

— Ты можешь остаться. Но с одним условием. Поклянись, что будешь подчиняться нашим законам и быть одним из нас. Ты будешь работать на рисовых полях, работать в деревне, выполнять мужскую работу. Не больше и не меньше, чем любой другой мужчина. Ты выучишь наш язык и будешь говорить только на нашем языке, носить наше платье и покрасишь свою кожу. Твой рост и цвет твоих глаз выдадут в тебе белого человека, но, возможно, краска, платье и язык могут защитить тебя на некоторое время. Можно сказать, что ты наполовину яванец, наполовину белый. Ты не будешь дотрагиваться ни до одной женщины без разрешения. И ты будешь повиноваться мне, не задавая вопросов.

— Договорились.

— Еще одно условие. Укрывать врага японцев опасно. Ты должен знать, что, если мне придется выбирать между тобой и моими людьми, чтобы защитить деревню, я выберу деревню.

— Понимаю. Спасибо вам, сэр.

— Поклянись своим Богом, — улыбка мелькнула на лице старика, — поклянись своим Богом, что ты будешь повиноваться и будешь выполнять эти условия.

— Клянусь Богом, что согласен и буду повиноваться. И не причиню вам вреда, пока буду находиться здесь.

— Ты наносишь вред одним своим присутствием здесь, сын мой, — ответил старик.

После того как Питер Марлоу поел и утолил жажду, вождь сказал:

— Теперь ты больше не будешь говорить по-английски. Только по-малайски. С этой минуты. Это единственный способ быстро выучить язык.

— Хорошо. Но сначала можно мне задать вопрос?

— Да.

— Для

чего стоит здесь этот унитаз? Ведь к нему не подведено никаких труб.

— Мне доставляет удовольствие следить за лицами моих гостей и читать их мысли: «Какая глупость использовать этот предмет в качестве украшения в доме».

И старик закатился смехом, слезы побежали по его щекам, и все в доме засуетились, его жены прибежали помочь ему и стали растирать ему спину и живот, а потом тоже захохотали, а с ними и Питер Марлоу.

Питер Марлоу снова улыбнулся, вспоминая. Вот это был человек! Туан Абу. Но сегодня я не буду больше вспоминать ни деревню, ни своих друзей из деревни или Нья, дочь деревни, к которой они позволили мне прикоснуться. Сегодня я буду думать о приемнике и о том, как мне добыть конденсатор и настроиться на сегодняшнюю вылазку в деревню.

Он расстался с позой лотоса и терпеливо ждал, пока восстановится кровообращение. Ветерок доносил до него сладкий запах бензина. Вместе с запахом бензина ветерок принес звуки голосов, тянувших псалмы. Они доносились из театра на открытом воздухе, который на сегодня превратился в англиканскую церковь. На прошлой неделе он использовался католиками, неделей раньше был молитвенным местом адвентистов Седьмого дня, а еще неделей раньше — храмом для людей какого-то другого вероисповедания. В Чанги терпимо относились к верованиям.

На грубых скамьях собралось много прихожан. Сюда приходили и люди верующие, и не верующие в Спасителя. Одни приходили, чтобы чем-нибудь заняться, другие, — потому что больше нечем было заняться. Службу сегодня вел капеллан Дринкуотер.

У капеллана Дринкуотера был густой и звучный голос. Искренность исходила из него, строки Библии оживали и давали надежду, заставляли забыть о Чанги и о пустом желудке.

«Проклятый фарисей», — думал Питер Марлоу, презирая Дринкуотера и снова вспоминая то, что произошло…

— Эй, Питер, — прошептал ему однажды Дейв Девен, — посмотри-ка вон туда.

Питер Марлоу увидел Дринкуотера, который разговаривал с высохшим капралом из авиации по имени Блоджер. Койка Дринкуотера стояла в самом удобном месте около входа в хижину номер шестнадцать.

— Это, должно быть, его новый денщик, — сказал Девен.

Даже в лагере сохранялась эта старая традиция.

— Что случилось с предыдущим?

— С Лидсом? Мой знакомый сказал, что он попал в госпиталь. В палату номер шесть.

Питер Марлоу встал.

— Дринкуотер может делать все, что ему угодно с армейскими типами, но моего человека он не получит.

Он миновал четыре ряда коек.

— Блоджер!

— Что вам нужно, Марлоу? — спросил Дринкуотер.

Питер Марлоу сделал вид, что не слышит его.

— Что вы здесь делаете, Блоджер?

— Я пришел повидаться с капелланом, сэр. Извините, сэр, — сказал он, подходя ближе. — Я не очень хорошо вижу.

— Капитан авиации Марлоу.

— О, как поживаете, сэр? Я новый ординарец капеллана, сэр.