Король крыс
Шрифт:
Я был оглушен: «Что ты делаешь?» — спросил я.
«Крашу губы, Питер».
«Хватит, Шон, — сказал я. — Пошутил, и хватит. Представление кончилось полчаса тому назад».
Но он продолжал. Привел в порядок губы, напудрил нос и причесал волосы. Боже, он опять стал прекрасной девушкой. Я не мог поверить. Я все еще надеялся, что он разыгрывает меня.
Он поправил прическу, потом уселся и стал рассматривать себя в зеркале. Это зрелище его вполне удовлетворило. Потом увидел в зеркале меня и засмеялся:
«В чем дело, Питер? — спросил он. — Разве ты раньше не бывал в артистических
«Был, — сказал я. — Я был в женской уборной».
Он долгое время смотрел на меня. Потом расправил свое неглиже и скрестил ноги:
«Это женская уборная», — объявил он.
«Хватит, Шон, — сказал я, раздражаясь. — Это я, Питер Марлоу. Мы в Чанги, вспомнил? Спектакль окончен, и сейчас все встало на свои места».
«Да, — сказал он совершенно спокойно, — все нормально».
Мне понадобилось время, чтобы что-то сказать.
«Ну, — наконец выдавил я, — не собираешься ли ты выбраться из своих тряпок и стереть эту грязь с лица?»
«Мне нравятся эти платья, Питер, — сказал он, — и я всегда хожу в гриме. — Он встал, открыл шкаф. О Боже, он был полон саронгов, платьев, штанишек, лифчиков и тому подобных предметов. Он повернулся и был совершенно спокоен. — Это единственное, в чем я хожу сегодня, — сказал он. — Я женщина».
«Ты верно спятил», — сказал я.
Шон подошел и пристально посмотрел на меня, и я никак не мог избавиться от ощущения, что передо мной стоит девушка — он выглядел как женщина, вел себя, говорил как женщина:
«Послушай, Питер, — сказал он. — Я понимаю, тебе трудно понять, но я изменился, я больше не мужчина, я женщина».
«Ты такая же чертова женщина, как и я сам!» — завопил я. Но это, казалось, ни в коей мере не тронуло его.
Он стоял, улыбаясь как мадонна, а потом сказал:
«Я женщина, Питер». — Он прикоснулся к моей руке в точности как сделала бы девушка и сказал: «Прошу, обращайся со мной как с женщиной».
В моей голове что-то щелкнуло. Я схватил его за руку, сорвал неглиже с его плеча, сорвал подбитый лифчик и повернул его лицом к зеркалу.
«Ты называешь себя женщиной? — закричал я. — Посмотри на себя! Где у тебя чертовы груди?»
Но Шон не стал смотреть. Он просто стоял перед зеркалом, опустив голову вниз, и волосы спадали на его лицо. Неглиже болталось на нем, он был обнажен до пояса. Я схватил его за волосы и дернул его голову.
«Посмотри на себя, ты проклятый извращенец! — орал я. — Ты мужчина, клянусь Богом, и всегда был им».
Он продолжал стоять, ничего не говоря, и наконец до меня дошло, что он плачет. Потом в комнату ворвались Родрик и Френк Перриш и вышвырнули меня вон, а Перриш обернул неглиже вокруг Шона, обнял его, и все это время Шон продолжал плакать.
Френк продолжал крепко обнимать его и приговаривать: «Все в порядке, Шон, все в порядке». Потом посмотрел на меня, и я понял, что он хочет убить меня: «Убирайтесь отсюда, вы, проклятая сволочь», — сказал он.
Даже не помню, как вышел оттуда. Я бродил по лагерю, с трудом приходя в себя. И тут я начал осознавать, что не было у меня права, вообще никаких прав делать то, что я сделал. Это было безумством.
Лицо Питера Марлоу исказилось от боли. Я вернулся в театр. Хотел помириться с Шоном.
Он лежал на кровати. Левое запястье было разрезано и вся комната залита кровью. Я наложил ему жгут и привел старого доктора Кеннеди и Родрика с Френком. Шон выглядел как труп и не издал ни звука все это время, пока Кеннеди зашивал разрез, сделанный ножницами. Когда Кеннеди кончил, Френк спросил меня: «Удовлетворен наконец, ты, чертова сволочь?» Я ничего не мог сказать. Я просто стоял, ненавидя себя. «Убирайся отсюда вон и не показывайся больше», — сказал мне Родрик.
Я собрался уходить, но тут услышал, как Шон зовет меня слабым, едва различимым шепотом. Я повернулся и увидел, что он смотрит на меня совсем не сердито, а так, как будто жалеет меня: «Извини, Питер, — сказал он. — Ты не виноват».
«Боже, Шон, я вовсе не хотел причинить тебе никакого вреда», — ухитрился сказать я.
«Знаю, — прошептал он. — Оставайся, пожалуйста, моим другом».
Потом он посмотрел на Перриша и Родрика и сказал: «Я хотела умереть, но сейчас, — и он улыбнулся своей очаровательной улыбкой, — я так счастлива, что снова оказалась дома».
Питер Марлоу выглядел опустошенным. По его шее и груди струился пот. Кинг закурил «Куа».
Питер Марлоу беспомощно пожал плечами, потом встал и вышел. На душе было гадко.
Глава 17
— Поторапливайтесь, — подгонял Питер Марлоу зевающих мужчин, которые уныло строились рядом с хижиной. Солнце только показалось на горизонте, а завтрак уже превратился в воспоминание. Его скудность увеличивала раздражительность, а им предстоял долгий рабочий день на аэродроме под жарким солнцем. Если не повезет. Прошел слух, что сегодня одна команда будет послана в дальнюю западную часть аэродрома, где росли кокосовые пальмы. Говорили, нужно спилить три дерева. А верхушечная почка кокосового дерева не только годилась в пищу, но и была очень питательной. Это считалось большим лакомством и называлось «капустой миллионеров». Ведь кокосовому дереву нужно умереть, чтобы получить этот деликатес. Кроме «капусты миллионеров», там наверняка должны быть кокосовые орехи. Более чем достаточно для команды из тридцати человек. Поэтому одинаково нервничала и офицеры и рядовые.
Сержант, ответственный за хижину, подошел к Питеру Марлоу и козырнул.
— Все в сборе, сэр. Двадцать человек, включая меня.
— Кажется, должно быть тридцать.
— Двадцать человек, это все, кто у нас есть. Остальные больны или отправлены в команду на повал леса. Я ничего больше не могу сделать.
— Хорошо. Давайте подтянемся к воротам.
Сержант повел пленных, которые расхлябанно шли вдоль стены тюрьмы, чтобы присоединиться к остальной части аэродромной бригады около западных ворот лагеря. Питер Марлоу сделал знак сержанту. Сержант повел людей к концу построения, где было больше шансов попасть в команду, направляемую за кокосовыми деревьями. Команда Питера Марлоу быстро сообразила что к чему, их не надо было подгонять.