Король Матиуш Первый
Шрифт:
42
Смертельно обиженный вернулся Матиуш во дворец. Никогда, никогда ноги его не будет в детском парламенте. Какая черная неблагодарность! Вот награда за его труды, за его добрые намерения, его путешествия, в которых он чуть не погиб, за его героическую защиту страны.
Волшебниками их сделать, куклы им давать до самого неба, таким глупым! Жаль, что он все это затеял. Крыша у них протекала, еда была нехорошая, игр не было! А в каком государстве у детей есть такой зоологический сад? А мало было фейерверков, военной музыки? Газеты
И Матиуш велел сказать, что ни писем от детей не будет читать, ни послеобеденных аудиенций не будет. Он не хочет больше давать подарков. Хватит!
Матиуш позвонил по телефону старшему министру, у него был к министру очень важный вопрос: он хотел посоветоваться, что делать.
— Пожалуйста, соедините меня с квартирой старшего министра.
— А кто говорит?
— Король.
— Старшего министра нет дома, — сказал старший министр, не подозревая, что Матиуш узнал его по голосу.
— Но ведь вы же со мной говорите! — сказал Матиуш в трубку.
— Ах, это вы, ваше королевское величество, ах, очень извиняюсь, но я не могу прийти, потому что я болен и сейчас лягу в постель. Поэтому и говорю, что меня нет дома.
Матиуш положил трубку.
— Врет, — сказал он, расхаживая в волнении по кабинету. — Не хочет прийти потому, что уже обо всем знает. Меня никто теперь не будет уважать, все будут надо мной смеяться.
Лакей доложил о приходе Фелека и журналиста.
— Просите! — приказал Матиуш.
— Я пришел спросить ваше королевское величество, как мне написать в газете о сегодняшнем заседании Пропара. Можно ничего об этом не писать, но пойдут сплетни. Может быть, написать, что заседание было бурное, что барон фон Раух подал в отставку, это значит, что он обиделся и больше не хочет быть министром. Но король не принял отставки, и барон Раух остается министром, а король дает ему орден.
— А обо мне что вы напишете?
— Ничего. О таких вещах не пишут, это нехорошо. Самое трудное, это что сделать с Антеком. Антек депутат, так что выпороть его нельзя. Депутаты могут подраться между собой, но правительство ничего не может им сделать, так как они неприкосновенны. Вообще, ему уже досталось от Клю-Клю, и, может быть, он успокоится.
Матиуш был очень доволен, что не будет написано в газете, как Антек над ним смеялся, и охотно его простил.
— Завтра заседание начнется в двенадцать.
— Это меня не интересует, я не приду.
— Это плохо, — сказал журналист. — Могут подумать, что ваше величество боится.
— Что же делать? Ведь я обижен, — сказал Матиуш со слезами на глазах.
— Так делегация депутатов придет просить прощения у вашего величества.
— Хорошо, — согласился Матиуш. Журналист ушел, он должен был немедленно написать в газету свой отчет, чтобы завтра утром он был напечатан.
А Фелек остался.
— Я ведь говорил тебе, чтобы ты перестал называться Матиушем.
— Ну и что? — раздраженно прервал его Матиуш. — Ты назвался бароном фон Раухом, а тебя назвали бараном. Это еще
— Хорошо. Но я только министр, а ты король, и хуже, чтобы король был Котом-Муркой, чем министр — бараном.
Клю-Клю не пошла на заседание, но Матиушу пришлось пойти. Сначала было неприятно, но все так тихо сидели, и речи были такие интересные, что Матиуш, в конце концов, забыл о том, что было вчера.
Депутаты сегодня говорили о красных чернилах и о том, чтобы над детьми не смеялись.
— Когда учителя исправляют тетради, они пишут красными чернилами, а мы должны писать черными. Если красные чернила красивее, мы хотим тоже красиво писать.
— Да, — сказала девочка-депутатка, — и к тетрадям в школе должны давать бумагу на обертку. Потому что обложка может испачкаться. И какие-нибудь картинки, какие-нибудь цветочки, или что-нибудь еще, чем можно было бы украсить тетрадь.
Когда девочка кончила говорить, раздались аплодисменты. Этим мальчики хотели показать, что они вовсе не сердятся на девочек, а вчерашний скандал устроили только несколько сорванцов. А если на несколько сот депутатов есть горсточка оболтусов, то это совсем не так уж много.
Очень много говорили о том, что взрослые смеются над детьми.
— Если их о чем-нибудь спросишь или что-нибудь сделаешь, то они или кричат на нас, или сердятся, или над нами смеются. Так не должно быть. Взрослые думают, что все знают, а это вовсе не так. Мой отец не мог сосчитать, сколько мысов в Австралии и рек в Америке; не знал, из какого озера вытекает Нил.
— Нил не в Америке, а в Африке, — крикнул с места другой депутат.
— Знаю лучше тебя. Только так сказал, для примера. Взрослые ничего не смыслят в почтовых марках, не умеют свистеть на пальцах и поэтому говорят, что это некрасиво.
— Мой дядя умеет свистеть.
— Но не на пальцах.
— А может, и на пальцах? Ты откуда знаешь?
— Отстань, дурак!
Может быть, опять вспыхнула бы ссора, но председатель позвонил в колокольчик и сказал, что депутатов нельзя называть дураками, что за это будут исключать из заседания.
— А что значит «исключать из заседания»?
— Это парламентское выражение. В школе говорят: выставить за дверь.
Так депутаты постепенно учились, как нужно вести себя в парламенте. Под конец заседания вошел один опоздавший депутат.
— Извините, что я опоздал, — сказал он, — но мама меня не пускала, потому что вчера мне поцарапали нос и набили шишку.
— Это злоупотребление. Депутат неприкосновенен, и дома ему не могут запретить идти на заседание. А то что же это будет? Если его выбрали депутатом, он должен заседать. В школе тоже иногда могут поцарапать нос, однако родители не запрещают туда ходить.
Так начался спор между детьми и взрослыми, и это было только начало.
Потому что надо сказать, — и об этом ни Матиуш, ни депутаты еще не знали, — что за границей о детском парламенте начали писать в газетах и дети все чаще разговаривали о нем в школе и дома. И когда им несправедливо ставили отметку или на них сердились, они говорили: