"Король" с Арбата
Шрифт:
– Спасибо, Евдокия Ивановна. Напрасно вы это… деньги у нас есть… За пироги спасибо… Алешка любит с капустой…
– Это с яблоками, Ноночка.
– Мне показалось,- с капустой. Сейчас яблок не найдешь… Были с Алешкой на базаре. Ну, хоть бы одно яблоко. Ни одного. Алешка ноет: вынь да положь. Знаете, привык. Дня не проживет без яблок.
Щелкнул замок. Вернулась Нонка. Мы долго молча ели пирог. Нет-нет да и встречались наши взгляды. На клеенке стола мирно покоилась завернутая в бумагу третья часть яблочного пирога.
Вообще
– Куда?- спрашивает Нонка.
– Знаешь, сестричка, есть еще на дверях медные ручки. Понятно?
– Ничего не понятно.
– Медь в палатках «Утильсырья» очень ценится.
Вот и опять наш двор, наша скамейка.
Сейчас на ней нет места. Здесь даже Гога из дом пять примостился на краешке. Ботинками по земле водит. Линии чертит. Кривые. Линии ему ни к чему. Проведет одну и через забор смотрит. На окно, конечно.
В центре скамейки - Бахиля. Глаза закрыл, лицом к солнцу. Загорает вроде.
Я прошелся около, он никакого внимания.
А тут Лева пошелестел страницами, смотрит из-под очков:
– У матери не был?
– Да нет еще…
– А чего у ней болит?
– Нонка говорит - печень. Молчит наша скамейка.
– Это что?-интересуется Мишка Жаров. Мы все на Леву смотрим.
– Печень - это у всех людей есть.
Потом мы долго искали друг у друга печень. Я свою отметил чернильным карандашом: покажу дома Нонке. И опять меня очень интересует Бахиля.
– Подвинься, ваше благородие, - говорю я. Бахиля не двигается.
– Прошу вас, ваше превосходительство.
Бахиля только подрожал веками, сидит без движения. Я очень вежливо:
– Ваше величество, схлопочете в морду. Скамейка притихла. Далее Лева загнул уголок книги.
– Ну!-ору я в ухо Бахили.- Считаю до трех. Раз! Бахиля сидит.
– Два!
Он не шевелится.
Гога из дом пять шевелюру поправил, встал, заторопился.
– Садись, Алешка, сюда. Мне домой.
– Дальневосточная, опора прочная… Три!
– Псих,- говорит Бахиля,- медленно встает, вяло сплевывает, добавляет:-Идиот, как писал один писатель.
– Достоевский,- подсказывает Лева.
– Вот, вот, он самый,- соглашается Бахиля и медленно, в раскачку направляется к помойке. Поднял было штангу до колен, бросил. Отряхнул руки, постоял задумчиво к нам спиной и полез в заборную дырку.
И сейчас же через забор летит к нам кирпич. Разлетелся у самых ног на кусочки, в пыль.
Мы все к заборной дырке. Никого. Издалека только смех Бахили:
– Идиоты, ха-ха-ха! Как писал один писатель, ха-ха-ха! Мать в больнице, ха-ха! А сестра Нонка с киномехаником, ха-ха!
Бежал за Бахилей, выдохся. Хватал камни,
Отдышался. Звоню. Тихо за дверью. Опять звоню. И опять все тихо. Дверь клеенкой обита. Дощечка медная: «Зубной врач М. В. Бахилин». Рядом кнопками прижат листок: «Список задолжников по квартплате». Тут же фамилия: Бахилин. Порылся в карманах - карандаш. Старательно подчеркнул эту фамилию. Даже в рамку взял.
Медная дощечка «Зубной врач М. В. Бахилин» всего на двух шурупах. Отколол от списка кнопку, приспособился - отвинчиваются, идут шурупы.
Спустился вниз, карман холодит дощечка. Все-таки медь, а медь в палатке «Утильсырье» хорошо ценится…
***
В нашем дворе кто-то давно завел обычай посвящения в короли. Имена некоторых из них я запомнил еще, когда ходил повязанный шарфиком, носил варежки, неудобные калоши и гулять мне разрешалось только у самого нашего парадного.
Это были очень сильные короли. Петька Бублик Первый, Гришка Пигаш Короткий, Санька Мамед, Петька Рыжий Второй и Бахиля. Самый знаменитый - Санька Мамед. За ним даже один раз через наш двор гналась милиция.
Потом одни короли ушли в армию, других за что-то посадили, а Бахиля сам отрекся от власти, как сказал Лева «но причине давления снизу».
И вот я стал королем.
Ребята принесли старое ведро, вытряхнули из него картофельную шелуху, посередине двора разостлали рогожный мешок, Мишка Жаров сбегал домой и с великими предостережениями вынес старый отцовский австрийский штык.
Меня возвели на ковер, на голову надели ведро. Прежде чем вручить штык, который я должен поцеловать, Лева обратился к народу с призывом, чтобы был самый неподдельный энтузиазм.
– Можно кричать: «Ура!», «Вива!», «Банзай!»,- разъяснял Лева.- Можно также бросать вверх чепчики. У кого нет - разрешается кепки или тюбетейки.
Народ, посапывая, слушал
Я должен был дать торжественную клятву в том, что никогда не стану притеснять слабых, буду вести беспощадную войну с «домпять» и способствовать процветанию торговли с палатками «Утильсырья».
Во всем этом я тут же поклялся, поцеловал штык, и сейчас же начался энтузиазм.
Все кругом закричало, замахало, завертелось. Я даже и не знал, сколько вокруг короля вдруг может оказаться подхалимов.
Меня называли сильнейшим, храбрейшим, мудрейшим и даже непонятным словом «корифей». Я не знал, что оно означает, а потому решил сдержаться.
Шум поднялся такой, что во всех окнах высунулись во двор головы. Выглянула и Лариса. Я подумал, что хорошо бы заодно мне дали и королеву.