Король воров
Шрифт:
— Значит, ты только назвался графом? — спросил Сципио. — Ты не из рода Валларессо?
— Нет, он не из рода, — ответила Моросина за брата. — Зато ты, — и она смерила Сципио презрительным взглядом, — зато ты из благородной семьи, верно? Я это сразу заприметила по твоему голосу, по твоей походке. За тобой, наверно, тоже по пятам ходит девочка, не намного старше тебя, и подбирает твои грязные шмотки, которые ты просто на пол бросаешь, и сапоги тебе чистит, и постель тебе стелит и заправляет? Выходит, тебе на карусели-то кататься незачем. Тогда чего тебе здесь надо? Денег ты от нас все равно не получишь, нету их у нас!
Сципио
— Верно, мои вещи все время кто-то за мной подбирает, — сказал он, не поднимая головы. — А утром все, что мне надо надеть, лежит аккуратно сложенное, чистое, выглаженное. Как я это ненавижу! Родители обходятся со мной так, будто я штаны себе застегнуть не в состоянии. «Сципио, пойди вымой руки, ты трогал кошку! Сципио, не наступи в лужу, господи, какой же ты неловкий. Сципио, помолчи, ты все равно в этом ничего не понимаешь, глупый маленький несмышленыш, бесполезное ничтожество». — Сципио посмотрел на Моросину. — В школе нам читали историю про Питера Пена, ты ее знаешь? Это дурачок такой, вот и вы с вашим братом ничуть не лучше. Это ж надо — снова превратить себя в детей, чтобы все взрослые опять над вами потешались, помыкали и командовали вами как вздумается! Да, я хочу на карусели прокатиться, только ради этого я и пробрался на остров, но я покачусь в другую сторону. Я хочу стать взрослым. Взрослым, взрослым, взрослым! Сципио топнул ногой с такой силой, что раздавил одного из игрушечных солдатиков.
— Извините! — пробормотал он, не сводя глаз с обломков игрушки, словно ничего ужаснее натворить было нельзя.
Ренцо нагнулся, молча подобрал обломки и швырнул их в огонь. Потом задумчиво посмотрел на Сципио. В камине треснуло поленце, рассыпав пучок искр, которые разлетелись в разные стороны и медленно гасли теперь на полу между брошенных игрушек.
— Я покажу вам карусель, — сказал Ренцо. — И если захотите, можете прокатиться.
КАРУСЕЛЬ
Следуя за Ренцо через огромный зал, а потом к высоким дверям портала, Проспер чувствовал: Сципио просто дрожит от нетерпения. Сам-то он толком не знал, волнуется он или нет. С тех пор как они ступили на берег острова, все происходящее казалось ему странным и как будто ненастоящим. Словно во сне. И он не взялся бы сказать, хороший это сон или кошмарный.
Моросина с ними не пошла. Со своими верными псами она осталась наверху, под колоннами, и молча глядела им вслед.
Ренцо повел Проспера и Сципио задом, где они вступили под решетчатые своды аркады: летом она, должно быть, вся утопала в зелени, но сейчас с ее деревянных решеток и полукружий свисала только замерзшая осенняя листва. Аллея привела их к лабиринту, в хитросплетениях дорожек которых семейство Валларессо некогда коротало часы досуга. Сейчас, впрочем, живые изгороди между дорожками одичали и разрослись, превратив лабиринт в почти непролазные дебри. Тем не менее Ренцо лишь изредка и ненадолго задумывался, ведя их к цели. Но однажды он вдруг остановился и прислушался.
— Что такое? — спросил Сципио.
Сквозь прозрачный осенний холод до них донесся звон колокола, резкий и, как показалось, нетерпеливый.
— Колокол у ворот, — пояснил Ренцо. — Кто бы это мог быть? Барбаросса вроде бы только завтра собирался.
— Барбаросса? — в изумлении переспросил
Ренцо кивнул.
— Я же вам сказал, это была его идея подсунуть вам фальшивые деньги. Он-то меня ими и снабдил. Но Рыжая Борода, разумеется, ничего не делает задаром. Завтра он собирался получить свою плату. Старые игрушки. Он давно на них зарится.
— Вот ведь гнида! — пробормотал Проспер. — Значит, он с самого начала знал, что нам фальшивыми деньгами заплатят.
— Не переживайте! Нет человека, которого Барбаросса не сумел бы надуть, — утешил их Ренцо и опять прислушался. Однако колокол умолк. Только псы все еще лаяли. — Должно быть, катер с туристами, — буркнул Ренцо себе под нос. — Моросина, когда бывает в городе, только и знает, что жуткие истории про остров рассказывать, а все равно какая-нибудь лодка нет-нет да и пожалует. Но доги даже у самых любопытных зевак живо отбивают охоту.
Проспер и Сципио переглянулись. Что-что, а уж это они могли себе представить.
— Я давно с Барбароссой дела обделываю, — рассказывал Ренцо, продолжая сражаться с зарослями. — Он единственный антиквар, который не задает лишних вопросов. И он единственный, кого мы с Моросиной когда-либо пускали на остров. Он-то, конечно, думает, будто имеет дело с графом Валларессо, который настолько обнищал, что время от времени продает ему что-то из своих фамильных ценностей. Моросина и я, мы давно уже живем за счет добра, которое хозяева, уезжая, бросили. Но завтра, когда он появится у ворот, чтобы игрушки забрать, ему никто не откроет. Граф Валларессо исчезнет раз и навсегда.
— Но Барбаросса все время делал вид, будто не знает, что мы должны для графа выкрасть, — сказал Проспер.
— А я ему и не рассказывал, — подтвердил Ренцо.
— Так он про карусель не знает? — спросил Сципио.
Ренцо рассмеялся.
— О нет. Бог мой, Рыжая Борода был бы последним, которому я стал бы это показывать. Иначе мигом организовал бы продажу билетов, по миллиону лир за штуку. Нет, он карусель не видел. Она у меня, по счастью — тут он раздвинул несколько колючих веток, — хорошо, очень хорошо припрятана.
С этими словами он юркнул между двух кустов — и как в воду канул. Колючие ветки, казалось, так и норовили вцепиться им в лицо, когда Проспер и Сципио продирались за ним следом. Но вдруг заросли разомкнулись — и они очутились на опушке, со всех сторон укрытой деревьями и кустами, да так плотно, словно они специально сбежались сюда охранять то, что стояло посреди опушки на припорошенном снегом мху.
Карусель выглядела в точности так, как описала ее Ида Спавенто. Ну, разве что Проспер представлял ее себе более нарядной и роскошной. Краски на дереве, траченные дождем, ветром и соленым воздухом, сильно поблекли, но красоту самих фигур время, казалось, тронуть бессильно.
Они были здесь, все пятеро: единорог, нимфа, водяной, морской конек и лев, гордо расправивший оба своих крыла, словно никогда одного из них не лишался. Укрепленные на металлических штангах под большим деревянным навесом, фигуры, казалось, парят в воздухе. Водяной сжимал в деревянном кулаке трезубец, нимфа взирала вдаль своими бледно-зелеными очами, словно грезя о воде и бескрайних морских просторах. Ну, а морской конек, взметнувший рыбьим хвостом, был столь прекрасен, что при виде его вообще не приходило в голову, что бывают еще и другие лошади, на четырех ногах.