Король жил в подвале и другие сказочные истории
Шрифт:
Такой распорядок продолжался изо дня в день, из ночи в ночь. Но вот однажды самый младший богатырь рядовой Яков Яковлев, тот, который стоял в строю тридцать третьим, ушёл вечером на картину «Алёнушка» того же художника Васнецова. По отношению к Алёнушке у него были самые серьёзные и в то же время самые романтические намерения. Всю ночь они просидели на берегу озера, на камушке, и разговаривали. Говорили об изобразительном искусстве да ещё немного о том, может ли персонаж одной картины жениться на персонаже другой картины того же самого художника? Не будет ли это краскосмешением? Рядом с Алёнушкой богатырь совсем
«Рядовой Афанасий Афанасьев! – Я! – раскатилось по залам богатырское эхо. – Рядовой Богдан Богданов! – Я!»
Богатырь Яков Яковлев побледнел. Алёнушка оторопела, но тут же взяла в руки себя и своего суженого: решительно схватив богатыря за рукав, она потянула его на соседнюю картину «Иван-царевич на сером волке». Царевич оказался пареньком смышлёным: сразу сообразил, что к чему, уступил волка, и тот понёс богатыря по выставочным залам, развивая невиданную даже в сказках скорость.
«Рядовой Зураб Зурабов! – бесстрастно голосило эхо. – Ефрейтор Игнат Игнатов!»
На пути богатыря и серого волка одно за другим вырастали из земли препятствия и засады. В зале экспрессионистов самые соблазнительные девы пытались увлечь богатыря в свои кокаиновые райки. Рядовой Яков Яковлев только смеялся им в лицо и отмахивался от дев, как от назойливых мух.
В зале кубистов невероятные конструкции с грохотом вываливались из рам и загромождали собою двери, пытаясь преградить путь путешественникам. Серый волк перегрызал их пополам своими железными клыками и расшвыривал в разные стороны.
В зале сюрреалистов самые изысканные кошмары старались утянуть их в сети, порождённые сном разума. Богатырь только плевал на них через левое плечо.
Все преграды преодолевались с лёгкостью, ведь всё это время путешественники слышали отголоски переклички, проводимой дядькой Черномором.
«Сержант Трифон Трифонов! – Я! Рядовой Устин Устинов! – Я» – доносило троекратное эхо.
Богатырь Яков Яковлев знал: опоздай он на поверку, посадит его Черномор под арест на полотно художника Верещагина «Турецкая гауптвахта», а то и того хуже – отдаст в бурлаки на соседнюю картину художника-передвижника Репина. Тогда не видать ему больше своей Алёнушки!
«Рядовой Эраст Эрастов!» – эхо беспощадно приближалось к концу списка!
«Рядовой Юрий Юрьев! – Я!»
В самый последний момент богатырь на скаку спрыгнул с волка, вскарабкался по раме к тому краю картины, где оканчивался богатырский строй, и втиснулся на привычное место между рамой и тридцать вторым своим собратом.
«Рядовой Яков Яковлев!»
«Я!» – громче обычного откликнулся богатырь.
Черномор ничего из ряда вон выходящего не заметил, глаза уже были не те: не в его возрасте пить по ночам столько чаю! Он спокойно свернул свиток со списком личного состава, сунул его в сапог и, расчесав ручищей полутораметровую бороду, занял своё командирское место. Двери зала распахнулись…
У посетителей музея зрение было получше, чем у дядьки Черномора: многие из них обратили внимание, что тридцать третий богатырь сегодня как-то слегка растрёпан и выражение лица у него невероятно счастливое. Те из любителей живописи,
Маруся-дурочка и Иван Премудрый
У одного дедушки было три внучки: старшая и средняя – красавицы неописуемые, одна умней другой, а младшенькая – хоть собой и хороша, да больно глупенькая. Старшие внучки растут-расцветают, одна с другой умом да красотою меряются, а младшая в те споры даже вступить не пытается, всё дурочку валяет. Так её и звать стали: Маруся-дурочка.
Вот настала пора девицам невестами становиться, мужьями обзаводиться. Сёстры быстро сработали: старшая нашла себе чиновника, а средняя – урядника. Вот они уж и свадьбы отпраздновали, уже и к супружеской жизни приступили, стали все её блага вкушать: ездят на автомобилях иных марок, ванны принимают из самой дорогой грязи, гостей встречают прямо в вечернем туалете, а в областном театре для них отдельное ложе зарезервировано – хоть весь спектакль спи. Словом, не жизнь, а сплошная краковская колбаса с изюмом. Только младшая сестра ни на ком взгляд свой остановить не может, так и живёт холостячкой: то этот ей не гож, то тот не люб, – дурочка, одно слово. Старшие сёстры на неё рукой махнули, а дед осерчал и слёг, но помирать пока не собирается.
– Вот, – говорит, – когда Маруська замуж выйдет, тогда и помру, не ранее.
Маруся в дедушкином доме так и живёт, ухаживает за стариком, по хозяйству целый день хлопочет – откуда ей ума набраться? И жениха себе не ищет, думает, по глупости своей, что жених для неё сам собой сыщется, на дом придёт. Только что-то он не торопится, а ходит в их дом лишь один однорукий почтальон Ипатич, отставной гвардейский солдат: приносит газеты да журналы всякие.
Вот однажды пришёл Ипатич и говорит:
– Ступай, Маруся, на пошту, там до тебя ценный бандероль пришёл, а мне его одной клешнёй не доставить, значить. Вот тебе на тот бандероль ценная квинтанция.
Удивилась Маруся: ей в жизни писем никто не слал, а тут целая бандероль, почти посылка! Накинула она платок на плечи, да и бегом на почту. А на дворе в ту пору дождь лил-поливал, глину намывал. Все посельчане по домам разбежались, а Маруся-то дурочка – идёт себе прямо под дождём, ртом капельки отлавливает. Так дождю возрадовалась, что и заплутала: зашла на какую-то незнакомую улицу. Ищет взглядом, у кого бы дорогу до почты расспросить. Увидела терем высокий, крашеный, а в окошке маячит добрый молодец – очки свои снял, стёклышки под струями дождя промывает, глаза сожмурил так, что и лица не рассмотреть.
– Сударь добрый молодец, – обращается к нему Маруся, – не подскажешь ли, как мне к почте пройти?
Парень удивился такой простоте обращения, напялил очки – да и обомлел весь, так ему девица приглянулась. Он от потрясения на вопрос ответить забыл, а сразу свой задаёт:
– А почто ты, краса-девица, под дождём гуляешь, без зонта мокнешь?
– А я Маруся-дурочка, мне можно, – отвечает девица весело. – А ты кто ж такой, что в такую расчудесную погоду дома сидишь, в окно через очки смотришь?